невозможно. Догадайся, я кого он такой…
— Ты жалеешь? О том, что была со мной?
Задумывается. Улыбается, глядя на детей.
— Нет, — качает головой. — Жалею лишь об одном… Что быстро тебе доверилась и посчитала, что никто нас не разлучит. Что ты постоянно будешь за спиной. Что ты тот, кто меня в обиду не даст. Но оказался как раз тем, кому в первую очередь стало на меня плевать. Взлетела до небес, доверившись тебе. Вот и так больно удврилась в итоге…
— Мне не стало на тебя плевать, Маша, — говорю слишком резко. Поймав хмурый взгляд Маши, сбавляю обороты. — Так получилось. Обстоятельства…
— Не надо, пожалуйста… Не нужно оправдываться. Твои слова ничего не изменят, поверь мне.
— Хорошо, Маш. Скажи… Когда я смогу познакомиться с детьми?
— Не знаю. Для начала мне нужно с ними поговорить, к чему я совсем не готова. Ведь я совершенно не предполагала, что когда-то мы станем тебе нужны.
— Думаешь, мы не заслуживаем второго шанса? — спрашиваю, совсем не надеясь на положительный ответ.
— Я его тебе дала, помнишь? Но ты и его благополучно профукал. А сам… Ни единого шанса нам не дал. Срубил с корнями. Так что нет, Виктор. В своей жизни я тебя больше не хочу. Нас связывают только дети. Между нами только наше прошлое. Иначе думать будет глупостью. Не лезь к нам. Не ломай все то, что я построила с таким трудом.
Глава 13
Вытащив из кармана брюк мятую пачку сигарет, вынимаю одну и, зажав между губами, чиркаю зажигалкой, затягиваюсь. Маша молчит, откинувшись на спинку лавки, смотрит на детей. Не знаю, что сказать, потому что она во всем права. А оправдываться нет смысла. Каждое ее слово попадает в цель, бьёт так, что даже рот открывать не хочется.
Выкинув окурок в сторону, вынимаю ещё одну сигару. А потом ещё… Маша, повернув ко мне голову, вопросительно выгибает бровь. А я залипаю на ее губах.
Когда-то думал, что отпустит. Что время идёт, она живёт своей жизнью, а я своей, где нет полный бардак. Думал, забудем друг друга. Маша, кажется, действительно забыла. Построила себе новую жизнь, где мне нет места. А меня уносит в пропасть от ее безразличного и равнодушного взгляда. Как подумаю, что она станет чужой женой, так рычать хочется, крушить все вокруг.
— И как давно ты куришь?
— Начал после того, как ты ушла.
— Вон оно как… — усмехается. — Какая любовь, черт возьми! Забыть меня никак не мог… И что, в твоей жизни не было женщин? Монахом жил? С женой, что ли, помирился бы… Она же беременной от тебя была. И родители твои ее так любили…
— Нет у меня ни родителей, ни женщины, с которой я мог бы связать свою жизнь, Маша. И она не была беременной, ты это прекрасно знакшь. Я понимаю, что ты постоянно будешь бить по больному, чтобы ещё хуже сделать. Пожалуйста, делай что хочешь. Заслужил. Но единственное, что от тебя прошу… Это позволь мне сблизиться с детьми.
— На это нужно время, Виктор. Я не могу встать перед малышами и сказать: «Познакомьтесь, это ваш папа. Он был в путешествии, не знал о вашем существовании, потому что некогда было об этом думать. Другими делами занят был! И теперь появился, чтобы с вами познакомиться!» — и говорит таким тоном, что я не перестаю себя ненавидеть.
Головой об стену биться хочется, волком выть. Лишь бы хоть чуточку Маша смягчилась. Дышу тяжело. Ребра от напряжения ломит, выкручивает.
— Почему фамилию поменяла, Маш? Ты же понимаешь, что мы не потеряли бы эти годы, если бы…
— Поменяла, чтобы ты не нашел, — перебивает жёстко. — И нет, я ничего не потеряла. Потерял ты. Из-за своих слов, ошибок, которые решили твою дальнейшую судьбу. Меньше пить, больше головой думать надо. И не верить всем подряд.
Я, взрослый мужик, чувствую себя мальчишкой, который накосячил и родителей вызвали в школу, чтобы показать, какой я негодяй и цблюдок. А после, приехав домой, меня берут за шкурку и встряхивают, как это делает Маша своей речью, дабы я пришел в себя и знал свое место. Виноват, поэтому приходится молчать. Ибо ни одно мое слово не сможет обелить меня.
Выкинув очередной окурок, вижу, как Маша достает из сумки звонящий телефон. На экране мужское имя. Наизнанку выворачивает. Потряхивает. Зубы сводит от того, как плотно я поджимаю челюсти. Ревность простреливает, отключает здравый рассудок.
Дышу тяжело, через нос, пытаясь взять себя в руки. Лишние эмоции мне ничем не помогут. И этот мужик по имени Стас никуда не исчезнет. Я лишь усложню и без того хреновую ситуацию.
— Привет, — отвечает Маша с улыбкой. То ли специально мне насолить хочет, то ли действительно рада его звонку. — С детьми во дворе. Приезжаешь?
Млядь!
Снова сквозь стиснутые зубы дышу. Руки машинально в кулаки сжимаются. А Маша так и смотрит вдаль, не переставая улыбаться.
— Конечно, жду тебя на нашем месте.
На нашем месте? Нет, она точно меня довести хочет. Мое терпение и выдержку испытывает. Однозначно.
Отключается, прячет телефон обратно и снова серьезнеет.
— Тебе пора уходить, Виктор, — говорит ледяным тоном. — Если Саша снова увидит тебя… В этот раз я его успокоить не смогу.
— Сколько нужно времени? Маша, я не могу ждать…
— Времени нужно столько, сколько понадобится для того, чтобы убедить детей, что ты на самом деле белый и пушистый. И вовсе от них не отказывался пять лет назад. Что это мое воображение… Моя фантазия так решила и я приняла решение, что нужно валить, дабы родить здоровых детей.
На меня она не смотрит. Каждое слово — яд, которое просаживается глубоко в сердце, причиняет дикую боль. Но эта боль пустое место по сравнению с тем, что Маша испытала тогда…
Я же наоборот смотрю на нее в упор. Похудела очень. Глаза будто увеличились, а волосы… Она больше не та блондинка. Покрасила их, чуть темнее сделала. Но все такая же красивая, притягательная.
На что-то вздрагивает, а потом, втянув носом воздух, успокаивается. Слежу за ее взглядом. Саша упал, поднимается, хлопает по коллегам, пыль вытирает.
Маша прядь за ухо заправляет. Медленно повернув голову в мою сторону, в глаза заглядывает.
— Они никогда не ныли по пустякам. Даже когда падали, разбивали колено, вставали, потому что верили… После маминого поцелуя в раненое место боль якобы исчезает, — качает головой. — Были времена, когда я представляла тебя рядом. Думала, как же было бы здорово, если бы ты тогда
