короли были привязаны к феодальной системе, которая оставалась неуклюжей, постоянно грозила анархией и враждовала с новыми экономическими силами. В целом на протяжении этих столетий церковь представляла более высокий уровень цивилизованности, нежели государство.
Но самой сильной стороной церкви было внушаемое ею моральное благоговение. В качестве своего рода морального капитала она унаследовала славу тех преследований, которым подвергалась в прошлом. Ее победы, как мы уже отметили, связывались с внедрением целибата, причем средневековому сознанию безбрачие представлялось чем-то весьма впечатляющим. Очень многие церковники, включая также и некоторых пап, терпели значительные лишения, но не поступились принципами. Обычным людям было ясно, что в мире всеобщего разбоя, распущенности и эгоизма возвышающиеся над всеми остальными церковные сановники порой действительно жили ради безличных целей, преследуя которые они добровольно пожертвовали своим личным счастьем. В последующие столетия люди, отличавшиеся безусловной святостью, такие как Гильдебранд, св. Бернард и св. Франциск, неизменно поражали общественное мнение, предупреждая бесчестье, которое могло бы проистекать из проступков других.
Однако для организации с идеальными целями, а потому и с предлогом, извиняющим властолюбие, репутация высшей добродетели опасна, и в долгосрочной перспективе она, несомненно, создает высшие образцы исключительной бесцеремонности и безжалостности. Церковь проповедовала презрение к мирским вещам, и тем самым добилась господства над монархами. Монахи нищенствующего ордена принимали обет нестяжания, который настолько впечатлил мир, что они смогли нарастить и так уже безмерные богатства церкви. Св. Франциск, проповедуя братскую любовь, вызвал энтузиазм, необходимый для успешного ведения долгой и жестокой войны. В конечном счете во времена Ренессанса церковь утратила все свои моральные цели, которым она была обязана богатством и властью, и для возрождения понадобилось потрясение Реформации.
Все это неизбежно во всех случаях, когда высшая добродетель используется в качестве средства достижения организацией тиранической власти.
Если не считать внешнего завоевания, крах традиционной власти всегда является следствием злоупотребления ею людьми, которые полагают, как считал Макиавелли, что ее владычество над умами людей слишком крепко, чтобы оно могло поколебаться вследствие совершения даже тяжелейших преступлений.
В современных США почтение, с которым греки относились к своим оракулам, а средневековые люди – к папе, полагается оказывать Верховному суду. Те, кто изучали функционирование американской Конституции, знают, что Верховный суд – часть сил, участвующих в защите плутократии. Однако из числа тех людей, которым это известно, некоторые сами стоят на стороне плутократии, а потому не делают ничего, чтобы ослабить традиционное почитание Верховного суда, тогда как другие не имеют никакого веса в глазах обычных мирных граждан, поскольку их обвиняют в том, что они бунтовщики и большевики. Понадобится большая партийная работа вполне открытого типа, прежде чем появится новый Лютер, способный успешно атаковать авторитет официальных толкователей Конституции.
Военное поражение влияет на теологическую власть в гораздо меньшей степени, чем на светскую. Верно то, что Россия и Турция после Первой мировой перенесли не только политическую, но также и теологическую революцию, однако в обеих странах традиционная религия была тесно связана с государством. Наиболее важным примером теологического сохранения вопреки военному поражению является победа церкви над варварами в V веке. Св. Августин в своем «Граде Божьем», написанном под впечатлением от разграбления Рима, объяснял, что временная власть не обещана истинно верующему, а потому ее не стоит ждать от ортодоксии. Сохранявшиеся в пределах империи язычники утверждали, что уничтожение Рима стало ему наказанием за забвение богов, однако, несмотря на правдоподобие такого утверждения, оно не смогло завоевать общей поддержки; среди захватчиков верх взяла высшая цивилизация завоеванных, а потому победители приняли христианскую веру. Таким образом, при посредничестве церкви влияние Рима сохранилось среди варваров, ни один из которых до Гитлера не мог отбросить традицию древней культуры.
5
Царская и королевская власть
Происхождение царей, как и священников, является доисторическим, и о ранних стадиях царской власти можно лишь строить догадки на основе того, что все еще наблюдается среди наиболее отсталых дикарей. Когда этот институт получает полное развитие, но еще не начал клониться к упадку, царь – человек, который ведет свое племя или нацию на войну, который принимает решение об объявлении войны или мира; наконец, часто, хотя и не всегда, он принимает законы и управляет правосудием. Его право на трон обычно в большей или меньшей мере наследственное. Кроме того, он – священен: если сам он и не бог, то по крайней мере помазанник божий.
Однако царская власть такого типа предполагает длительную эволюцию правления, и к тому же сообщество, которое должно быть организовано в гораздо большей степени, чем у дикарей. Даже вождь дикарского племени, каким его представляют большинство европейцев, в действительно примитивных обществах не встречается. Человек, которого мы считаем вождем, может обладать только религиозными или церемониальными функциями; порой его задача, как у лорда-мэра, ограничивается устраиванием званых обедов. В некоторых случаях он объявляет войну, но сам не принимает участие в боевых действиях, поскольку он слишком сакрален. В других – его «мана» такова, что ни один подданный не может на него смотреть, что в значительной части ограничивает его возможность участвовать в общественных делах. Он не может принимать законы, поскольку они определяются обычаем; он не нужен для управления, поскольку в небольшом сообществе наказание применяется соседями провинившихся по их собственному почину. В некоторых диких сообществах есть по два вождя, один секулярный, а один религиозный, подобно сегуну и микадо в старой Японии, но это не то же самое, что император и папа, поскольку у религиозного вождя обычно есть лишь церемониальная власть. В целом у примитивных дикарей столь многое решается обычаем и столь малое – формальным правлением, что на самом деле те выделяющиеся из толпы люди, которых европейцы называют вождями, на самом деле обладают лишь начатками действительной царской власти[17].
Миграция и внешнее вторжение – мощные силы, разрушающие обычай, а потому и создающие необходимость в правительстве. На самом нижнем уровне цивилизации, на котором можно встретить правителей, достойных называться царями, царская семья часто имеет чужеземное происхождение, и первоначально она завоевала уважение благодаря своему безусловному превосходству, как бы оно ни определялось. Но антропологи спорят, является ли эта стадия в эволюции монархии обычной или же редкой.
Ясно то, что война, должно быть, сыграла значительную роль в увеличении власти царей, поскольку на войне необходимость единого командования очевидна. Сделать монархию наследственной – простейший способ предупреждения проблем спорного преемничества; даже царь, обладающий правом назначать преемника, почти наверняка выберет преемника из собственной семьи. Однако династии не могут быть вечными, и каждая царская семья начинается с узурпатора или иностранного завоевателя. Обычно религия легитимирует новую семью той или иной традиционной церемонией. Священнической власти такие ситуации на руку, поскольку она становится важнейшей опорой царскому престижу. «Без епископа нет короля», –
