на фотографии.
– Ленн, я хочу, чтобы моя сестра была рядом, когда ребенок родится, – говорю я. – Я хочу, чтобы она была рядом.
– Погоди тут.
Он спускается обратно в полуподвал, и я чувствую, как его тело движется подо мной. Слышу, как Ленн копошится, наверное, согнувшись вдвое, и вижу свет снизу сквозь щели в грубых деревянных половицах. Он поднимается обратно.
– Нашел!
Ленн протягивает мне свадебную фату. Она серая, края погрызены мышами, но она красивая, с кружевами. Она прекрасна, и я не могу вспомнить, что когда-либо видела ее раньше, кроме как десять минут назад на той фотографии.
Я поднимаю глаза на камеру в углу комнаты. Он следит за моим взглядом.
– Для твоего же блага тебя снимаю, сечешь, да и с камерами оно понадежнее будет, у тебя ж детеныш внутри. Нога твоя еще больная, я знать должен, все ли с тобой хорошо, что тебя ничто не беспокоит. С камерами это ж как с «Ютубом», который ты мне показала, одно и то же считай.
– Ленн, когда я буду рожать, я хочу, чтобы Ким Ли была рядом. Я вернусь, клянусь тебе. Можно мы будем вместе, хотя бы когда я буду рожать?
– Ничего она такого не сделает, чего бы я не смог.
Чувствую, как мне щиплет глаза, но слез нет. Я давно потеряла всякую надежду, и сейчас мне просто насыпали соль на рану.
– Я эт пойду обратно отнесу и свиней покормлю, а ты сходи-ка пока вану прими, пока плита горячая.
Ленн уходит. Собирая со стола тарелки, стаканы и столовые приборы, я замечаю огни на дороге. У запертых ворот на полпути стоит маленькая машина. Отставляю тарелки и, пошатываясь, иду к входной двери. Я не могу упасть, не так, не с таким большим животом. Я не могу причинить ему вред.
К дому приближается какая-то фигура.
Ленн пошел в хлев кормить свиней. Его долго не будет, он мог не заметить машину.
Это она, женщина с рыжими волосами и в конноспортивных бриджах. Как же ее зовут?
Я делаю шаг к двери, чтобы камера меня не видела, но правую ногу держу подальше от чужих глаз.
– Надеюсь, вы не против, что я опять к вам заскочила, – начинает она. – Я не отрываю вас от ужина или других дел?
Я качаю головой и чувствую, что хочу рассказать ей все.
– Поглядите-ка! – Она широко улыбается, показывая на мой живот; на ее губах новая помада, темно-розового оттенка. – Поздравляю, Джейн! Сколько вам уже?
Меня зовут не Джейн.
– Месяцев семь где-то, – отвечаю я.
Ее улыбка расползается шире, и в уголках глаз появляются морщинки.
– Пол уже знаете?
Она не лезет не в свое дело, просто по-человечески дружелюбная. На ее лице написано, что она за меня рада, она видит во мне кого-то вроде друга или соседа.
Я качаю головой.
– Мы специально не узнавали.
От вранья у меня встает ком в горле.
– Радость-то какая!
У нее на шее висит распятие.
– Вы не могли бы отправить за меня письмо? – спрашиваю я.
Женщина хмурится, затем смеется, ее рыжие волосы падают ей на глаза.
– Конечно могу, если хотите, но вам тоже надо на улицу выходить. Моя сестра, когда была беременна, поначалу постоянно мучилась от тошноты по утрам, у нее болела спина. Ну как поначалу, до самого последнего триместра, но она старалась выходить на улицу и двигаться столько, сколько здоровье позволяло. Ходила за продуктами, по полям гуляла. Мы, конечно, все разные. Но первые несколько дней после выписки из больницы вы никуда из дома не денетесь, так что пользуйтесь свободой, пока возможность есть.
Пользоваться свободой, пока возможность есть…
– А вы, случайно, не акушерка? – спрашиваю я. – Может, медсестра?
Женщина смеется.
– Я всего лишь фотограф, – отвечает она, застегивая свою флисовую куртку. – Портретная съемка, крупным планом и тому подобное. Хотя после того как я переехала сюда, то стала снимать и пейзажи. Небо тут невероятное!
Я хочу ей рассказать.
Я хочу сказать ей, чтобы она позвонила в полицию. У нее с собой есть телефон, у всех есть.
Я хочу, чтобы она посадила меня в свою машину и увезла прямиком в Манчестер, к Ким Ли.
– Но я хотела узнать, ваш муж дома? Может, вы с ним говорили? Про леваду. Я этим летом лошадь покупаю, так что очень хочу что-нибудь арендовать, и ваш участок выглядит изумительно, мне нужно-то где-то около гектара.
Я хочу ей все рассказать, но не могу. Все внутри меня орет: «Пусть она тебе поможет, не бросай эту ниточку, думай головой!»
Но что Ленн сделает с ребенком, если застукает меня?
– Он со свиньями пока занят, – отвечаю я. – Вы не могли бы через месяц заехать, он как раз с планами определится и будет видно.
Я хочу, чтобы она вернулась. Я хочу спасти Ким Ли. Но на самом деле я хочу, чтобы она вернулась тогда, когда у меня созреет хоть какой-то план. План, как спасти и меня, и малыша.
Женщина опускает взгляд на мою левую ногу. Я ношу сандалии Ленна сорок пятого размера. Она заглядывает в дом.
– Джейн, все в порядке?
– Извините, пожалуйста, я забыла, как вас зовут.
– Синтия, – отвечает женщина. – Зовите меня Синти, меня все так зовут.
И затем я понимаю, что она смотрит на мою правую ступню, на ее отражение в зеркале. Я прикрываю дверь.
– Я спросила о вас в магазине, – произносит она. – Там сказали: «Джейн умерла», так что мне пришлось им все рассказать.
– Я передам Ленну, что вы заходили, – говорю я, закрывая дверь. – Возвращайтесь через месяц, и мы посмотрим, сможем ли вам помочь.
Глава 9
Две недели назад он перестал давать мне лекарства.
Ленн узнал про Синтию. Синти. Я не должна забыть, как ее зовут. Мне надо вцепиться в это имя и вырезать его у себя в памяти. Он заметил Синти на записях, и, хотя я сказала, что ничего не говорила, хотя он, скорее всего, сам убедился в этом, увидев, как я закрыла перед ней дверь, Ленн запер таблетки для лошадей в полуподвале на целых три дня.
Я чуть не умерла от боли.
Боль в лодыжке под новым весом, но еще больше боль от отсутствия лошадиных таблеток именно тогда, когда я ждала их, когда мое тело их ждало. Отсутствие этого всплеска, этой помощи, этого сладкого необходимого забвения.
В первую ночь я спала на полу, прижавшись лодыжкой к холодной стене и выгнув спину дугой, как какое-то темное
