хотелось… – Вот черт! Почему у меня срывается голос? И именно сейчас? Неужели другого времени выбрать не мог? Что со мной не так?
Вдох. Выдох.
Эти слова – как мантра. Повторяю ее про себя снова и снова. Вдох. Выдох.
– Сейчас одиннадцать. Доктор Ривера уже спит.
– Он в порядке?
Медсестра молчит.
– Вы там были? – наконец спрашивает она сочувственно, и я сразу понимаю, о чем речь.
Киваю.
– Я нашла его, – опустив взгляд, объясняю сдавленным голосом.
– Проходите, – с тихим вздохом говорит медсестра. – Если спросят, я вас не видела. Хорошо, что вы уже надели защитный костюм. – Она улыбается и кивком указывает на палату Митча.
– Спасибо, – шепотом отзываюсь я. Давно никого не благодарила так искренне.
Понятия не имею, что со мной происходит и что заставило меня прийти, но я об этом не думаю. Ноги сами несут меня к Митчу, и мои мысли обращаются к Лоре. Знаю, что с ней все хорошо, и с Нэшем тоже. Я прочитала ее сообщение после разговора с Мэйси и быстро ответила. С Йеном я больше не сталкивалась, но за него не беспокоюсь. Уверена, Йен в порядке.
Я неожиданно оказываюсь перед палатой Митча. Берусь за дверную ручку и вхожу. Сердце колотится так громко, что кажется, разбудит Митча, если будет продолжать в том же духе.
Небольшой ночник, горящий над кроватью, освещает комнату тусклым светом – как и монитор. Митч подключен к капельнице, из которой в его кровь поступают болеутоляющее и физраствор. Он лежит на специальном матрасе для ожоговых больных, на специальных простынях. Слышу его дыхание, его сопение, и у меня сжимается сердце. На цыпочках прохожу через палату, беру стоящий у стены стул и осторожно ставлю перед кроватью. Опустив сумку на пол, сажусь и смотрю на Митча. Половина его лица находится в тени. Он кажется умиротворенным, но через мгновение замечаю капли пота у него на лбу. Он приоткрывает рот, его дыхание становится тяжелым, а веки подрагивают, как во время кошмара. Он напряжен. Приношу из уборной влажное полотенце и вытираю его лоб, пытаясь охладить кожу, нежно провожу по вискам и щекам, молясь, чтобы он не проснулся от моих прикосновений.
Закончив, откладываю полотенце в сторону и сажусь, опираясь локтями о край кровати. Митч лежит так, что я вижу необожженную сторону его тела. Я не собираюсь задерживаться, но на минуту-две могу остаться. Как-никак сегодня первый и, скорее всего, последний раз, когда я набралась смелости войти в палату Митча. Думаю, что задолжала ему – и самой себе – этот единственный визит.
То ли мне кажется, то ли сегодняшний день был тяжелее предыдущих (включая тот, о котором мечтаю забыть)… Не имеет значения. Усталость накрывает меня, как теплое одеяло, и придавливает к земле.
Я устала, у меня нет сил. Снова. По-прежнему.
Мне грустно, пусть я и не хочу грустить.
На глаза наворачиваются слезы. Не понимаю, почему это происходит снова… Неужели стоило один раз расклеиться, и все – теперь я буду рыдать по поводу и без?
У меня вырывается всхлип. Торопливо зажимаю рот, чтобы сдержать следующий. Я проклинаю свои слезы и рыдания, дурацкое чувство, которое возникает внутри, в груди и животе.
Не смею пошевелиться, чтобы не разбудить Митча. Хотя смотреть на него так больно, что тяжело сдержаться.
Я должна была находиться в том лифте. Почему моя смена закончилась? Почему не я занималась тем пациентом? Почему от взрыва пострадал Митч – а еще Нэш и Йен? Джордж и Лиша?
Почему не я, черт возьми?!
Я не могу избавиться от этих иррациональных мыслей, не могу выбросить их из головы и отчаянно спрашиваю себя: «Почему?», вытирая тыльной стороной ладони слезы.
Мне пришлось много трудиться, чтобы окончить медицинский, получить диплом и место в этой больнице. Я отстаивала свои права, противостояла маме и одновременно пыталась наладить с ней отношения. Поначалу мои оценки оставляли желать лучшего, приходилось брать усидчивостью, потому что теорию я запоминала медленнее остальных. Это меня убивало. Особенно с учетом того, что я мечтала стать лучшей. Хотела почувствовать свою ценность. Однажды посмотреть в зеркало и сказать: «Я – доктор Сьерра Харрис, я выложилась на все сто и заслужила самого лучшего, я нравлюсь себе такой, какая есть».
Перед началом работы в «Уайтстоуне» я пообещала себе не отвлекаться ни на кого и ни на что, не поддаваться чувствам и не заводить друзей. Я собиралась только работать, причем работать хорошо. Остальное отнимает время и причиняет боль, отдаляя от цели.
Стоит об этом подумать, как у меня вырывается полувсхлип-полусмешок, слишком тихий, чтобы разбудить Митча. Ну да. Прошло несколько месяцев – и вот я рыдаю у постели коллеги, который, возможно, стал мне другом, и не понимаю, как ситуация вышла из-под контроля. Что ж, я идеально следую плану, ничего не скажешь…
Будильник сводит меня с ума. Почему он такой громкий и как долго звенит?
Не открывая глаз, со стоном протягиваю руку, чтобы выключить его. Чувствую, как напряжена шея и болит спина. Все болит.
– Эй, хватит, – бормочу я.
Где этот дурацкий будильник? Не найдя его, начинаю злиться по-настоящему. Медленно приоткрываю глаза и поднимаю голову. Стул подо мной скрипит, одежда шуршит.
Секундочку. Я замираю. Какой еще стул? Где моя кровать? Что за будильник? У меня нет будильника. Что на мне надето? Это…
Я резко просыпаюсь.
– Проклятье!
Я нахожусь в палате Митча. Должно быть, задремала, а будильник – это лежащий на тумбочке телефон, звон которого эхом отдается от стен. Если Митч сейчас проснется, у него будет много вопросов и я, скорее всего, не смогу ответить даже на половину.
Поддавшись панике, хватаю телефон и отвечаю на звонок, лишь бы этот отвратительный звук наконец прекратился.
Митч продолжает спать, он даже не шевельнулся, и, глядя на экран, я понимаю, что заменила одну проблему другой. Надо было сбежать.
Выругавшись про себя, делаю глубокий вдох. Прижав телефон к уху, прикрываю рот рукой, надеясь, что это поможет, и шепотом произношу:
– Алло?
– ¡Dios mío! Mira que hiciste. Estaba muy preocupado. ¿Oyes? – взволнованно говорит женщина и начинает плакать. Я не поняла ни слова из того, что она сказала, и не знаю, что ответить. Смотрю на Митча – в отличие от вчерашнего вечера, он выглядит по-настоящему умиротворенным, – и в отчаянии морщусь.
– ¿Митч, eres tú? – спрашивает женщина, и я понимаю, что надо либо отключиться, либо что-то сказать.
– Митч спит. Я его коллега. Не могли бы вы перезвонить позже?
– О, здравствуйте. Прошу прощения, – отвечает она
