Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
мыльнице.
Вода была еще горячая, а ванна налита до самой линии, нарисованной черной краской вдоль бортиков. – Как они узнают? – спросила я за год до этого, когда мама рисовала эту кривоватую черную полосу.
– Ну… никак.
– Значит, мы можем набрать целую?
– Не так, чтобы перелилось через край, – сказала мама, стараясь не задеть кистью цепочку, на которой висела пробка для слива, и не покрасить ее заодно.
– Но мы можем набрать целую?
– Да, наверное.
– Так почему не наберем?
– Потому что они, может, и не узнают, но мы-то будем знать. И как ты станешь смотреть в глаза одноклассникам, после того как приняла хорошую горячую ванну, а им всем пришлось мыться в лужицах?
Я промолчала, но подумала, что вряд ли переживала бы по этому поводу так сильно, как предполагает мама.
Сирена все визжала, и мама, выловив меня из теплой воды, принялась грубо растирать мои руки-ноги полотенцем. Я заныла “больно!”, а она объяснила: надо торопиться.
– Живее, Марго, – сказала мама нараспев, как делала всегда, стараясь виду не подать, что боится, и потащила меня вниз по лестнице, через кухонную дверь в сад за домом.
На улице было очень холодно, даже трава под ногами заиндевела. Изо рта вылетал пар, кружился в воздухе. Я остановилась.
– Идем! – мама уже говорила с нажимом.
А я стояла в одном полотенце в саду посреди зимы и не испытывала никого желания спускаться в холодное, сырое бомбоубежище. Я заплакала.
Когда война была еще в новинку, мама превращала авианалеты в игру, отмечая в блокноте каждый наш спуск в бомбоубежище. “Пятнадцатый визит”, – говорила она, например, будто мы развлекались, а не прятались от летящего с неба огня.
Бомбоубежище нам помогали строить солдаты-тыловики, присланные муниципалитетом. Я смотрела, как они утрамбовывают землю на крыше и в нашем обычном квадратном садике появляется нора – кроличья нора для людей. Надо следить, чтобы там было сухо, сказали солдаты матери и объяснили, какие предметы первой необходимости хранить в убежище. Предупредили, что курить в нем нельзя, а то воздух будет тяжелый.
Перед уходом солдат покрупнее спросил, есть ли у меня к ним вопросы.
– Ав туалет выходить можно будет? – спросила я. Он рассмеялся.
– Пока сирена не смолкнет, никуда выходить нельзя.
– А как же быть с туалетом?
Как хотите – таким был ответ. Мама приспособила для этого большое жестяное ведро. Оно разместилось в углу убежища рядом со стопкой журналов и газет, которые предназначались в основном для чтения, но и туалетной бумагой служили тоже.
– Если хочешь, чтобы я тобой гордилась, – сказала мама, установив ведро на место, – никогда им не пользуйся. Можешь забирать мою порцию джема каждый раз, когда, спустившись сюда, не воспользуешься ведром.
И я не пользовалась – в то время джем был для меня большой наградой.
– Шевелись, Марго! – торопила мама.
Я сердито уставилась на нее – стою в одном полотенце, а холод жуткий – и нехотя двинулась следом. Распахнув дверь из гофрированного железа, мы обнаружили мою нелюбимую бабушку – спустив панталоны до лодыжек и подоткнув повыше юбку, она сидела на корточках прямо посреди убежища и мочилась в ведро.
На секунду показалось, что даже сирена смолкла, я слышала лишь, как с шипением бьет о стенки ведра струя мочи. В злополучном свете, падавшем сверху, видно было даже, как маленькие капельки брызжут на пол. На бабушкином лице застыл ужас.
Она помочилась, и теперь ей ничего не оставалось, как нащупать поблизости газету. Промокнувшись статьей из “Телеграф”, бабушка слезла с оседланного ведра, натянула панталоны. Потом взяла ведро, в котором плескалась теперь моча, и немало, а сверху плавал намокший обрывок “Телеграф”, и аккуратненько отнесла в угол. Избегая наших взглядов, чинно уселась справа на скамью, будто в церковь пришла в воскресенье, расправила плиссированную юбку. Взяла лежавший рядом роман, открыла. Бабушка держала книжку перед глазами, но смотрела, не мигая, в пространство.
Мы с мамой, ни слова не говоря, заняли место на противоположной скамье. Усаживаясь, я заметила, что у бабушки заалели щеки. Резкий запах мочи бил мне в нос – и маме, и бабушке, наверное, тоже. Он сделался четвертым обитателем нашего крошечного убежища.
Мама осторожно расчесала мои влажные волосы, терпеливо натянула на меня запасное платье, которое хранила под скамейкой для таких вот экстренных случаев. Я не протестовала, хотя еще не обсохла, а в убежище было очень холодно.
– Думала, – проговорила бабушка в тишине, переворачивая страницу, – вас нет дома.
Мама перехватила мой взгляд, и я поняла: если смогу не засмеяться, она всю неделю будет отдавать мне свой джем.
Но я все равно засмеялась, и мама тоже.
Ленни и прощение
Часть I
– Скучали по мне?
Отец Артур вскрикнул – неподобающим для пожилого священнослужителя образом.
– Ленни?
– Я вернулась!
Отец Артур вскочил, постоял, схватившись за сердце, и не очень-то ловко выбрался из-за скамьи. Тяжело дыша, будто марафонец, только что пересекший финишную черту, он сглотнул и прохрипел: – Да. Вижу. Я, знаешь ли, уже немолод. А стариков лучше не заставать врасплох.
– Вы скучали по мне?
Он вытер лоб тыльной стороной ладони.
– Тихо здесь стало в последнее время.
– Может, вам медицинская помощь нужна? Я давно уже здесь, кое-чему научилась.
– Спасибо, я в норме.
– Я наверняка смогу поставить вам капельницу.
Это отец Артур предпочел не комментировать, а в ответ спросил:
– Чем обязан такому удовольствию?
– Ну… Можно присесть?
– Разумеется.
Он указал на скамью и робко мялся рядом, пока я не предложила и ему сесть со мной.
– Хорошо себя чувствуешь?
– Нет, конечно, – улыбнулась я. – Я тут все думала о прощении.
– Правда?
– В Библии много историй о прощении, так ведь? Что там было, кажется, про дойную корову и виноградную лозу? Или про мышь, которая шить не умела? Ну неважно, прощать я не очень-то умею, потому что мне трудно забывать. К тому же, простив, лишаешь себя забавы под названием месть, а я убедилась, что месть удовлетворяет гораздо больше, чем прощение.
– Понятно.
Отец Артур сложил руки на округлом животе. Может, Бог с умыслом постепенно делает своих священников похожими на Санта-Клауса, чтобы местная община их любила?
– Так что вы думаете?
– О чем?
– Обо всем этом – прощении, наказании, искуплении?
– Думаю, ты затронула интересную тему: по большей части Господь подает нам пример прощения. Но с тем, что мстить забавнее, я, пожалуй, не соглашусь.
– Да Бог в Библии только людям и мстит – как насчет мора, и призраков, и этой истории с попугаем?
– С попугаем? Ленни, по-моему,
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
