голос:
«Сегодня на закате. Таверна „Красный фонарь“. Спроси Хромого Ли».
На горизонте солнце уже клонится к закату, так что время на исходе. Поднявшись на улицу, угощаю местного пропойцу медяками — и узнаю, где искать злачное заведение. На окраине города, стало быть. Надо поторапливаться. По пути приобретаю у старьёвщика неприметную накидку — в самый раз, чтобы дополнить образ.
К вертепу под названием «Красный фонарь» прибываю аккурат, когда солнце полыхает багрянцем, расцвечивая городские стены. Покосившаяся лачуга едва держится, больше смахивая на хлев, но у крыльца толкутся весьма сомнительные личности. Вместо вывески над входом и впрямь болтается облезлый алый фонарь.
Протискиваюсь внутрь, бесцеремонно расталкивая сброд. Что снаружи, что внутри — одно отребье. Впрочем, моё появление вызывает волну неуверенных кивков и приветствий. Прокопчённый кабак забит под завязку.
Стоит ступить в зал, как в нос бьёт вонь немытых тел, прогорклого пота и дешёвого пойла. Народ режется в карты да кости. Отовсюду несутся крики и ругань вперемешку с грохотом опрокидываемой мебели — никак подрались. Впрочем, разнимать забияк никто не спешит. Наоборот — кто половчее, собирает ставки, потрясая замызганными шапками с медяками. Даже разносчицы выпивки и снеди, и те больше смахивают на портовых потаскух. Ко мне так и липнут их маслянистые взгляды, но окликнуть не решаются.
Пробираюсь к стойке, где наливают мутное пойло. Все места заняты, пара забулдыг дрыхнет прямо на столешнице, уронив головы подле недопитых кружек. Без церемоний спихиваю одного на пол. Тот, и не подумав проснуться, храпит себе дальше. Мой сосед, смерив меня презрительным взглядом, пинком переворачивает тело, чтоб не мешало упиваться дальше.
За стойкой орудует дюжий детина. Его бугрящиеся мышцами руки сплошь покрыты татуировками сомнительного качества и чёткости, а место зубов занимает вставная железная челюсть.
— Хромой Ли? — осведомляюсь я.
— Это смотря кому он понадобился, — скалится верзила.
В ответ я рыкаю — не зря Джихвэй упоминал, что Тигр любил этак куражиться. И впрямь срабатывает. Ухмылка кабатчика становится шире, и он кивает на дверь, откуда служанки таскают харчи и выпивку. Вдвоём проходим на кухню.
Здоровенный, что твой буйвол, повар орёт на нерасторопную прислугу, то и дело норовя отвесить затрещину. При нашем появлении он оборачивается и смеряет меня колючим взглядом единственного глаза.
— Тут к тебе, Хромой, — бросает мой провожатый и тут же исчезает в обеденном зале.
Мы с поваром обмениваемся долгими изучающими взглядами. Наконец, тот кивает и ведёт меня вглубь кухни, за груды полусгнивших овощей. Там он пинком выбивает один из камней кладки. Бесшумная дрожь — и на первый взгляд монолитная стена расходится потайной дверью. Хромой Ли, утратив ко мне всякий интерес, ковыляет прочь, а я ныряю в едва освещённый коридор. Стоит мне переступить порог, как створка за спиной смыкается.
Коридор упирается в тяжёлый занавес. Отдёрнув его, я оказываюсь в небольшой, но опрятной комнате. Посреди — низкий круглый стол, на нём — открытый кувшин вина и четыре глиняные чаши. На подушках вокруг расположились трое. Четвёртое место пустует — верно, для меня.
При моём появлении незнакомцы дружно поднимаются, приветствуя как старого товарища. Добротные, но неброские одежды, глубокие капюшоны в надвинутом состоянии скрывают лица, но сейчас откинуты. Похоже, для Тигра эти люди были больше, чем просто собутыльники.
Самый рослый из них — кряжистый широкоплечий бородач с тяжёлым взглядом и шрамом через всю щеку. На удивление, не северянин, несмотря на его комплекцию. Могучие ручищи, больше похожие на медвежьи лапы, без видимых усилий хлопают меня по плечу.
Второй — поджарый и гибкий, со сверкающими чёрными глазами и аккуратно подстриженной бородкой. Южанин. От него так и веет кошачьей грацией и скрытой опасностью. На поясе поблескивают рукояти парных кинжалов.
Третий — неприметный крепыш-степняк с невзрачным лицом, которое, кажется, тут же забудешь, отведя взгляд. Цепкий прищур и въевшаяся в кожу въедливая наблюдательность выдают в нём опытного следопыта.
Первый, хлопнув меня по плечу, приглашающе указывает на свободное место:
— Присаживайся, брат Тигр. Давненько не виделись. Выпьем за твоё возвращение.
Облегчённо вздыхаю про себя — личина пока не подводит. Теперь бы не сплоховать на мелочах. Что ж, буду импровизировать.
— И я рад видеть вас, братья, — киваю, усаживаясь меж ними.
Рослый разливает вино по чашам. Звон глиняных стенок, и я ловлю знакомые интонации того, кто говорил со мной через статую феникса:
— За возвращение блудного сына в лоно семьи!
Поначалу разговор течёт о малозначимом — перебрасываемся слухами да безобидными подначками, но постепенно беседа соскальзывает на дела Охотников.
— Ну что, утолил свою жажду вина и продажных девок? — вопрошает рослый. — Сам ведь знаешь: пока работаем на Братство, такое не приветствуется.
— Вчера отвёл душу в лучшем заведении столицы. Теперь надолго хватит, — ухмыляюсь я.
Постепенно наш разговор перетекает к делам братства. Громила, а он, похоже, главный в нашей четвёрке, делится несколькими новостями, вскользь упоминая о неких повстанцах, о продажных чинушах, с которыми Братство ведёт дела. Похоже, эти трое — моё «звено», с кем придётся работать бок о бок.
— Ладно, к делу, — веско роняет старший, многозначительно обводя нас взглядом. — Поступил серьёзный заказ. Цель пока не назову, но готовиться надо основательно.
Глава 8
— Имя нам знать не обязательно, расскажи лучше, в чем суть заказа и к чему готовиться, — первым подает голос неприметный степняк.
Эх, узнать бы их прозвища. Не хотелось бы случайно ошибиться и вызвать подозрения, но пока в беседе они не всплывали.
Старший хмурится и строго смотрит на болтуна.
— Вечно ты бежишь впереди всех, — спокойно одергивает он. — Дело вроде несложное, подобные у нас уже были. Только масштаб сейчас побольше. Братство все глубже влезает в политику, чтобы узаконить наши дела, когда произойдет переворот. Если все получится — займем теплые местечки и не придется руки марать. Займем командные посты в страже или армии, будем на хорошем довольствии.
Прокручиваю в голове этот расклад, пытаясь понять, как бы отреагировал настоящий Тигр. Возможно, свой буйный нрав он приберегает для друзей и посторонних, а в Братстве ведет себя сдержаннее. И все же решаюсь вставить фразу:
— Что значит, не придется руки марать? — смотрю я, изображая недовольство. — А если мне это занятие по душе? Где ещё отвести душу⁈ Найдется работа и для меня?
— Вы что, с Полынью наперегонки решили, кто первым добежит? — ворчит старший, но я замечаю сдержанные
