иначе, если все и вправду посветлели. Все, даже мрачный Макаров.
Девушки захлопотали у огня — работы им явно прибавилось. Пошли в ход подручные средства: Макаров уже ожесточенно взламывал консервные банки, Бирюков драил кастрюлищу, а самого усатого аквалангиста отправили к роднику за водой.
Я стоял и с наслаждением вдыхал свежий острый запах гниющих водорослей. Рядом, в каких-то трех шагах, Ерина атаковала Матвея. Волей-неволей я слышал почти весь разговор. Ох, и весело же они беседовали! Матвея Петровича, слава Богу, я знаю давно, привык уже. Но здесь он, кажется, нашел орешек не по зубам.
Я не слышал, с чего это там у них началось. Не прислушивался. А сейчас Нина Тарасовна сообщала, что ознакомилась с ходом работ археологической поисковой группы. Она не скрывала от представителя столь компетентного органа, каковым является прокуратура, что у руководства института имелся целый ряд сомнений в целесообразности раскопок на острове Дозорном в силу принадлежности его к погранзоне, а также в связи с недостаточной пригодностью Савелко Дмитрия Константиновича для руководящей работы в таких условиях, хотя имелись основания полагать, что с задачей он справится — при должном контроле со стороны администрации…
Однако полученные первые результаты говорят о целесообразности дальнейших поисков. Правда, наземные работы пока — она подчеркивает, пока — не принесли больших успехов, но есть основания считать, что работы и в данном направлении перспективны. Что же касается подводного поиска, то его значение трудно переоценить. Окончательные выводы, разумеется, делать еще рано, тем не менее находка бронзовой статуэтки, которую она, Нина Тарасовна, уверенно относит к периоду высокой классики, является неоспоримым свидетельством устойчивых торговых и культурных связей острова и материка в античные времена. А это определенным образом меняет устоявшееся представление о характере навигации эллинов. Кроме того, сама находка представляет значительную художественную ценность.
Из всего вышеизложенного можно сделать только один вывод, а именно: надо продолжать и даже усиливать, доводя до уровня фундаментальности, археологические работы как на самом острове, так и в прилегающей акватории, то есть в прибрежных водах.
Причем она обращает особое внимание на то, что раскопки только на острове могут и не дать ответа на важнейшие, с точки зрения исторической науки, вопросы, например о размерах и даже о наличии на острове постоянного, устойчивого поселения в античный период, потому что, как известно, в последующие времена произошло существенное оседание острова, и прибрежные строения могли оказаться под водой. Следовательно, основные усилия необходимо сосредоточить на подводных изысканиях. Но, к сожалению, эта область еще чрезвычайно молода, энтузиастов мало, а противников и скептиков более чем достаточно. И факт безвременной кончины одного из пионеров, инициаторов этого дела в нашем институте, аспиранта Мистаки, которого все очень любили и ценили, может сыграть очень неблагоприятную роль. И в психологическом, и в организационном плане. Здесь каждый день, каждый час промедления с началом работ усугубляет положение. Так что она выражает надежду, что будет позволено в самое ближайшее время возобновить работу, не в ущерб расследованию, но и не создавая проблемы вокруг этого крайне неприятного, но, к сожалению, столь естественного в жизни случая.
— Матвей сказал, что не считает возможным сейчас всерьез обсуждать вопрос о каких-либо работах, потому что пока можно быть уверенным только в факте смерти Георгия, но ни в коем разе не в ее естественности.
К моему немалому удивлению, Нина Тарасовна немного посопела, выложила на стол кулаки и довольно круто сменила тон.
Теперь ее интересовало, на чем основаны утверждения товарища Шеремета о неестественности кончины Георгия.
Матвей ответил, что подозревает наличие некоего фактора, который может послужить причиной гибели еще кого-то из числа лиц, производящих работы.
Нина Тарасовна, само собой, воспылала гневом: упоминание о каких-то внешних факторах, по ее мнению, свидетельствовало о низком уровне естественнонаучной подготовки. Она лично считает своим долгом авторитетно засвидетельствовать, что все факторы уже давным-давно известны, а среди известных нет ни одного, который мог бы иметь какое-либо отношение к смерти аспиранта Мистаки. Если бы не лично ее, Нины Тарасовны, уважительное отношение к компетентной организации, она вынуждена была бы отметить, что все эти разговоры граничат с обскурантизмом.
Далее она поинтересовалась, не докатился ли товарищ следователь до предположения — в наше-то время! — о существовании в физической реальности описанных Гомером (если эта фамилия о чем-то говорит оппоненту) сирен, которые и умертвили талантливого научного сотрудника.
Вот тут уже, как я понял, Матвей не выдержал. Он заявил, что ни его лично, ни прокуратуру в целом не интересуют ее, Нины Тарасовны, рассуждения, которые уж никак не могут повлиять на ход расследования. Но поскольку она считает глупостью и безответственностью все, что не совпадает с ее взглядами, то в сугубо воспитательных целях он обязуется доставить и положить на ее рабочий стол гомеровскую сирену, причем непременно живую и трепыхающуюся.
Выложил — и ушел.
Был полдень, и было тихо и душно.
Аквалангисты дружно обхаживали дам. Дамы вяло сопротивлялись. Нина Тарасовна, подумав какое-то время, тяжко вздохнула, подозвала перепуганного Савелко и стала вполголоса полоскать теперь уже его мозги.
22 августа, полдень. М. Шеремет
Аквалангисты привезли аппараты заправленными — оказывается, у них так положено. Я почти совсем успокоился. К гроту спустились впятером, нагруженные, как верблюды.
Пока аквалангисты совершали свой отработанный ритуал облачения, мы с Васей вычерпали из лодки воду и принялись устанавливать мачту. Это оказалось совсем не сложно: и болты, и гайки, скреплявшие муфту, валялись на дне лодки, под решеткой.
Бухта была такой тихой и приветливой, что я удивился, вспомнив, что вчера нашел ее зловещей. Вода будто светилась изнутри, негромко шептала, наталкиваясь на камни. Скалы отсвечивали старым воском. Косоугольный останец, торчащий у горла бухты, напоминал крыло огромной морской птицы.
Мы столкнули лодку и отчалили: я на веслах, Вася устроился на носовой банке. На корме, при полном снаряжении, включая жуткое пороховое ружье, сел старший из аквалангистов, Армен. Двое других, полностью готовые к погружению, остались на берегу.
Мы медленно удалялись от берега. Я греб и, сам не зная почему, опускал весла в воду осторожно, бесшумно, как контрабандист. Вася и Армен вглядывались в нежно-бирюзовую глубину. В тишине мы доплыли до буйка — оранжевого пенопластового кубика.
Здесь было глубоко, очень глубоко — тонкая оранжевая леска уходила в ничто, как бы растворяясь в голубоватой бездне. Вода была чистая, прозрачная, но дна я не мог разглядеть. Ни рыб, ни медуз тоже не было видно. Не отрывая взгляда от манящей бездны, я опустил руку за борт. Обыкновенная теплая вода. А что, собственно, еще могло быть?
И тут
