мчались куда-то что-то выяснять, сообщать, требовать… Все они путались в мраморном лабиринте дворца. Все спешили с одной и той же маской горестной заботы на лице…
Ах, как странно было видеть букеты штыков, составленных в козлы винтовок под бронзовыми округлостями нимфы; или коробку с пулеметными лентами у мохнатых ног резного сатира, солдатские тюфяки под драгоценными гобеленами… Это нелепое смешение дворцового искусства и неказистого быта, суеты и вечности наполняло душу тоскливым ожиданием надвинувшегося вплотную конца света. И еще страшно дуло отовсюду, потому что некоторые окна были распахнуты и по коридорам плохо протопленного дворца гуляли сквозняки. Надин поплотнее запахнула пальто.
— Мерзнете? — не укрылось от Дитриха. — Хорошо бы чего-нибудь горяченького выпить… Эй, голубушка, — окликнул он ударницу с медным чайником. — Нет ли у вас тут где-нибудь буфета или что-то в этом роде?
— Какой сейчас буфет?! Чаю хотите — идемте со мной… Воду, черти, отключили! Вот еле набрать успела.
Дитрих взял у худощавой девицы в солдатских обмотках тяжелый чайник, и они пошли втроем.
В Портретной галерее строился взвод женского батальона.
— Смирно! Глаза направо! — зычно командовала высокая блондинка в офицерских ремнях.
Герои Отечественной войны изумленно взирали из своих рам на небывалое воинство. Казалось, что и они вот-вот начнут отпускать гусарские шуточки… Лихие уланы и драгуны, младые полковники и генералы выглядывали из-за женских спин, обтянутых солдатскими рубахами, будто стояли в третьей шеренге, будто и некому было прикрыть их славные тени, кроме как этим отчаянным россиянкам.
Надин смотрела на них со смешанным чувством жалости, недоумения и неприятия. Все это походило на нелепую игру женщин в мужчин. Все это было так же странно, как если бы мужчины переоделись вдруг в платья сестер милосердия и стали бы носиться с суднами, корпией, бельевыми корзинами…
Наконец они спустились в первый этаж и там в какой-то низко-сводчатой длинной зале, где расположилась на постой одна из рот «батальона смерти», нашли себе место на железных койках, сдвинутых поближе к огненному зеву камина. В камине пылали принесенные с площади березовые плахи. Прямо на них, прикрываясь фуражкой от жара, Дитрих и водрузил чайник с водой.
— Давайте знакомиться, пока чай не вскипел, — предложила ударница. — Я Таня Синицына родом из Опочек. Смешно, правда? Как будто синица почки клюет.
Все улыбнулись.
— А что означает эта полоска? — показала Надин на узенькую красную нашивку над манжетой Таниной гимнастерки.
— Нашивка за ранение, — пояснил Дитрих. — И куда же вас, голубушка, угораздило? — спросил он, не чувствуя бестактности вопроса.
Однако Таня ничуть не стушевалась:
— Газы. Хлора под Барановичами наглоталась… Говорят, верхушки легких сожжены. Теперь вот покашливаю, как чахоточная… Ой, чай кипит!
Разлили дегтярный настой. Надин грела озябшие пальцы о железные бока кружки, закутав ее в носовой платок. Стало вдруг хорошо и уютно — от ароматного парка над кружкой, от запаха горящей бересты, от красных отблесков камина на незатоптанном еще паркете. А за спиной кто-то вздыхал:
— Эх, к этому бы чаю да корзиночки с заварным кремом… Помните, в кондитерской «Конрада» к кофе подавали?
— Я бы от миндальных трубочек не отказалась.
— А какие птифуры были в «Вене» на Малой Морской!..
— Хватит, девочки, а то я расскажу про маковки на меду, которые моя мама делает!
Вдруг погасли все лампы разом.
— Ого. Это уже второй раз… Теперь, кажется, всерьез и надолго.
— Неужели на приступ пойдут?!
— У кого свечи? Зажгите свечи!
— Не надо! От камина света довольно.
Дитрих поднялся:
— Пойду выясню, в чем дело. Ждите меня здесь, Надин. Заодно узнаю, не кончилось ли заседание.
В камине бабахнуло сырое полено — разлетелись искры с угольками. Ударницы взвизгнули, засмеялись.
— Ну, вот, — покачала Таня головой, — а если «Аврора» пальнет…
— Вы думаете, до этого дело дойдет? — обеспокоилась Надин. — Мне кажется, моряки ни за что не станут стрелять. Папа говорил, что…
— Господи, какая у вас коса красивая! — вздохнула Таня, проведя по своим стриженым кудрям. — Можно потрогать? А я свою срезала, когда Виктора убило. Он в Карпатах погиб. Подпоручик полевой артиллерии… Пейте чай. Остынет.
— Там столько пьяных… — кивнула Надин в сторону площади. — Мы еле прошли… А вы покажете, как стрелять?
— Покажу. Дело нехитрое, — усмехнулась Таня. — Нам бы только до утра продержаться… Только до утра! А там подойдут войска и разгонят эту шваль. Уже высланы нарочные… Там знают… Генерал Алексеев их приведет. Этот потверже Корнилова будет…
С широкого подоконника мрачно откликнулась немолодая пулеметчица:
— Генерал Алексеев арестован своими писарями. И даже погоны с него содрали.
— С-сволочи…
Вбежал взъерошенный юнкер:
— Господа, замечательная новость! Только что телефонировали… К нам движется народное шествие во главе с отцами города и духовенством. Они сломают блокаду.
— Ура! Да здравствует Россия!
— Господи, да свершится воля твоя!..
— Это будет поразительно красиво!
Надин подсела поближе к Синицыной и восторженно зашептала:
— Как это похоже на оборону Белогорской крепости! Пушкин будто предвидел… Он все зашифровал. Белогорск — это Зимний… Понимаете, там все зимой происходит… И тот же ужас отчаяния, и та же надежда отбить супостата.
— Похоже, похоже… — вздохнула Таня, — только Швабриных у нас тут слишком много…
В углу на три голоса тихо затянули:
И-извела-а меня кручина,
По-одколо-одная змея…
Таня негромко подхватила, глядя в пляшущее пламя.
Догорай, гори моя лучина.
Догорю с тобой и я…
Песню оборвал истошный крик:
— Вторая рота — в ружье!
Таня схватила винтовку и метнулась к окну.
— Стань здесь, — крикнула она растерявшейся Надин. — В угол, в угол… Туда не попадут.
Вдруг с мелким звоном разлетелось стекло в полукруглом окне и фукнуло пламя в камине от ветра, плеснувшего в зал. Надин вжалась в свой угол. Тени ударниц — большие, ломаные — плясали по стенам… С грохотом рухнула картина в массивном багете. Вспорхнула каменная пыль… Тут только до нее дошло, что это пули клюют стену, и ей стало страшно, но не за себя и не за Таню, а за мраморную амазонку на палисандровой подставке, за напольную китайскую вазу, за полотно с «Чесменским боем…» Все это могло быть в любой миг расколото, разбито, продырявлено…
— Не стрелять без команды! — крикнул высокий женский голос. — Подпускать поближе!
— Да они с верхних этажей валят! — истошно заорали с лестницы. — С чердака идут. Потолок проломили!
— Первый взвод — к бою! За мной!
Ударницы бросились от окон к выходу.
«Господи, а как же папа?» — ужаснулась Надин и побежала за бойчихами. Но в дверях ее отшвырнули: спиной вперед влетела Синицына, она так и поехала на спине
