повернет назад?
Вскоре щеки Шерберы раскраснелись: от ветра, от быстрого бега лошади, от танцующей вокруг магии щита. Дыхание Фира согревало ее шею, легкие поцелуи, которыми он касался ее виска и щеки, распаляли кровь, и когда, пустив Пармена шагом, он ухватил зубами ее ухо и чуть прикусил, она вся затрепетала.
Он это почувствовал.
— Обычно я даю Пармену больше времени на прогулку. Но на этот раз нам придется вернуться пораньше. — Фир усмехнулся ей в волосы, нажимом бедра разворачивая коня к лагерю. — Ты действуешь на меня даже через всю эту кучу одежды, линло. И я даже жалею, что все эти легенды об огненной крови пустынников неправда. Тогда бы мы могли остановиться прямо здесь.
— И ты бы согрел меня? — спросила Шербера, поворачивая голову, чтобы поцеловать холодный от ветра подбородок своего прекрасного воина.
В его голосе, когда он ответил, слышалось низкое глубокое ворчание зверя.
— Я бы сжег тебя дотла.
ГЛАВА 8
Войско неумолимо приближалось к Берегу. Переходы были долгими, а отдых — коротким, словно Тэррик решил наверстать упущенное и нагнать врага, присутствие которого с каждым днем, проведенным в пути, они ощущали все сильнее.
Гниль. Слизь. Вонь.
Вонял Оргосард — его воды, загустевшие и оттого бегущие все медленнее в местах, где русло сужалось, пахли так, словно в его глубинах полегло целое войско зеленокожих.
Воняла земля — словно вскрылся застарелый нарыв, — и в воздухе стоял запах разложения и тлена.
Деревни, которые им попадались, оказывались большей частью пустыми или полупустыми, и настолько маленькими, что в некоторых они даже не оставались на ночь — что толку в десятке домов, притулившихся на краю берега, что толку в крыше над головой для фрейле и десятка его людей?
На восьмой день пути они наткнулись на прибрежный город, который заняли темволд. Тучи падальщиков поднялись с поля за городом, услышав топот армии, и женщины и мужчины войска испустили общий горький вопль, когда увидели, чем именно пировали эти огромные бело-серые птицы.
Мертвые. Женщины и дети, немногочисленные мужчины — все они были просто вынесены за стены города и брошены в поле, без священного огня, без прощания, без надежды отдать свою магию и отправиться к Инифри.
У города были тростниковые стены и дома из глины и камышей-дудуков, и только поэтому Тэррик не позволил драконам выжечь его дотла, хоть воины требовали этого и негодовали, услышав отказ.
Но они должны были помнить о том, что народу Побережья нужно будет куда-то возвратиться, когда закончится война. Им нужны будут эти дома и эти стены, и эти крыши, но те, кто занимал город сейчас, должны были быть стерты с лица земли.
Тэррик отдал приказ; город пал, и резня на улицах была страшной.
Воины не щадили ни мужчин, ни женщин; убивали бы даже детей, если бы здесь оказались дети, и запах старой крови перебила новая кровь, а ярость уже скоро потребовала другого выхода, который нашли — и тоже очень скоро.
Десяток пленных женщин темволд были связаны и оставлены на всю ночь в домах, где развлекались воины. Шербера слышала дикие крики, доносящиеся оттуда, но знала, что Тэррик не вмешается и позволит воинам выместить на женах и дочерях предателей свою боль и гнев. А еще она очень хорошо знала, что ни одна из женщин этой ночью не умрет. Они будут страдать, принимая в себя одного за другим желающих выплеснуть свой гнев, но умрут только завтра, когда уставшие воины погасят, наконец, огонь в своих чреслах и решат, что месть свершилась.
Шербера осталась этой ночью в целительском доме: были раненые, и Олдину были нужны ее руки, хоть он и снова дал ей какое-то поручение подальше от себя. Весь вечер зашивала раны и накладывала повязки, приносила чистую воду для промывания ран и уносила грязную, помогала вытаскивать умерших и успокаивала тех, кто боялся умереть.
Около полуночи Шербера наконец выбралась из дома на свежий воздух. Руки болели, спину тянуло, и в голове мутилось от терпкого запаха травяных отваров, которыми поили воинов, чтобы унять боль. Ночь была безлунной — Шеле, словно не в силах смотреть на то, что творилось внизу, скрылась за снежными тучами. Пламя, поднимающееся к небу со стороны поля, где воины предавали огню тела погибших, заставляло тени колебаться и окрашивало их в красный цвет.
Заметив у дома неподалеку копошащуюся на земле тень, Шербера сначала не поняла, что именно она видит. Ей показалось, что это какое-то животное, большая собака или лошадь, упало и не может подняться на ноги и хрипит и сопит, совсем, как задыхающийся от раны в груди человек.
Через пару шагов она увидела, что это мужчина, лежащий на женщине и пытающийся стянуть с нее сараби, одновременно свободной рукой закрывая ей рот. Еще через пару шагов она увидела, что женщина под ним отчаянно сопротивляется и хрипит. Она уже хотела отвернуться — еще одна женщина-темволд, еще один воин, еще одно насилие, которого не избежать, — когда Шеле вдруг выглянула из-за тучи на мгновение, и Шербера увидела два обращенных друг к другу искаженных лица.
Мужчиной был Хесотзан. Женщиной — желтоглазая Дшееш.
Она не имела права вмешиваться и сейчас, но ноги словно сами принесли ее к ним, и слова сорвались с губ, прежде чем Шербера успела опомниться:
— Ублюдок! Отпусти ее!
— Уйди отсюда, — зарычал Хесотзан, прижимая ладонь к лицу вырывающейся женщины, но Шербера со всей силы пнула его в бок, и рычание сменилось шипением боли. — Ах ты маленькая тварь!
Он мгновенно забыл обо всем и вскочил на ноги, оказываясь лицом к лицу с акрай, которая его ударила и оскорбила, и пусть у Шерберы не было оружия, кроме священного кинжала, но у нее были ноги и руки, и колено, которое безошибочно нашло мягкий пах.
Удар.
Хесотзан согнулся, хватая ртом воздух, но праздновать победу было рано. Шербера упустила момент — рука воина взметнулась, сжимаясь в кулак, и от удара в лицо из глаз брызнули искры, а из носа — кровь.
Боль ослепила ее. Краем глаза Шербера успела заметить, как пришедшая в себя Дшееш поспешно отползает прочь, а потом Хесотзан потянул ее к себе, выплевывая яростные ругательства и не менее яростно тряся.
— Девка! — Ее голова моталась, в ушах звенело все сильнее, ноги подкашивались. — Как ты посмела! Как ты посмела тронуть меня?!
Ни о чем
