знаешь, кто ещё там будет учиться?
Я хотела сказать — твоя первая любовь, прекрасная как рассвет и волнительная как экзамен по высшей математике. Отличный такой повод поехать, не считаешь?
Хотя, по итогу ты же все равно окажешься в пролете, так что, может, ты и прав.
Но никогда нельзя сдаваться!
Ты ведь уже не тот человек, что был в оригинале!
— И кто же? — без особого интереса спросила я, предчувствуя, что сейчас придётся слушать о ком-то, кто Платону очень не нравится.
И вариантов была — тьма.
Платону вообще похоже никто не нравился.
— Его Ослейшество, — презрительно фыркнул Платон.
— Я надеюсь, что ты это не о цесаревиче, — убито сказала я.
— А я надеюсь, что ты его так не в лицо называешь, — сказал граф, судя по всему даже не рассчитывая быть услышанным.
Кажется, в один прекрасный день до него дошло, как несправедливо он поступал с Платоном, и он впал в другую крайность. Если до этого он не обращал на него внимания и в лучшем случае сердито, а временами и просто жестоко отчитывал, то теперь он позволял ему буквально все.
Хочешь звать цесаревича ослом?
Молодец!
Весь в меня!
Игнорируя отца, Платон всем корпусом развернулся ко мне.
— Ой, я тебя умоляю, есть ещё какие-то подходящие под это описание болваны?
В моей голове произошло короткое замыкание.
Это ещё что такое?
Погодите-ка.
— Ты сейчас цесаревича болваном назвал?
— Ой, даже не вспоминай о нем. Ты меня не слушаешь. Ты не ездила на прошлогодние военные сборы. А я жил с ним в одной комнате, и империя должна выдать мне медаль за то, что я не выкинул его в окно. И я в такой компании должен провести сколько? Четыре года?
— Ты в этой компании всю жизнь проведешь, он же будущий император!
— Это еще когда будет, почему я должен страдать уже сейчас? Пусть с ним компанействует Змеев. У них как раз на двоих будет одна извилина, и та — в заднице.
— Платон! — громыхнул граф. — За столом дамы!
Платон немедленно раскланялся.
— Матушка Кассандра Асклепьевна, мои извинения. Дафнюшка, не вздумай повторять, я потом не докажу, что ты такая и была, а не от меня нахваталась.
Мне хотелось побиться головой о стол.
В оригинальном романе Платон и Иларион были лучшими друзьями, и начало этой дружбе было положено именно в летнем военном лагере.
Так что я счастливо махала вслед Платону платочком на пару с Феклой, считая свою работу по устранению его бед и страданий законченной.
Единственное, что беспокоило меня, так это возможность того, что Платон после лагеря привезет своего нового друга в гости.
Я, конечно, всегда могу сказаться больной или попросту спрятаться в одной из бесчисленных комнат, кто меня найдет, но все же по закону подлости я наверняка столкнусь с цесаревичем в самый неподходящий момент.
Вот только я волновалась абсолютно зря.
Вместо того чтобы подружиться, они там похоже подрались.
Что у них произошло, спрашивается?
Я устала.
Что бы я ни делала, ни разу не вышло так, как я хотела.
Конечно, мне бы стоило радоваться тому, что Иларион, судя по всему, Платона не просто не интересовал, Платон его видеть не хотел.
Это сильно снижало мои шансы оказаться в ситуации оригинальной Дафны.
Но теперь появлялась другая проблема.
Не навлечет ли на всех нас беду уже Платон?
Так то за оскорбление венценосной особы тоже можно нехило так отхватить.
Я намеревалась лишь подтолкнуть Платона к лучшей жизни, а потом переключиться на свои дела. Однако вместо скромного «спасибо» — Платон при каждом удобном случае цеплялся за меня как маленький и принимался орать.
Если так и дальше пойдет, он доведет коменданта общежития до нервного срыва, требуя, чтобы нас поселили вместе.
Мне ни в коем случае нельзя ехать в академию!
И, конечно же, именно в этот момент моя магия решила заявить о себе.
Я ощутила легкое покалывание в руках, которое волной прошло через все мое тело, а потом разом ринулось во все стороны. У меня закружилась голова. Окна в столовой задребезжали, за окном громыхнуло, и ослепительная вспышка молнии ударила прямо в парковую лужайку. Стекла пошли трещинами и наконец лопнули, разлетаясь. Если бы граф вовремя не выставил стихийный щит, кого-нибудь бы непременно зацепило осколками.
Бушующий снаружи ливень немедленно хлынул в помещение, заливая ковер.
Молнии продолжали бить в лужайку.
— Что ж, полагаю, это значит, что вы оба едете в академию, — заключил граф. — И очень жаль, что не прямо сейчас.
И вот полгода спустя мы топтались на церемонии посвящения в бальном зале академии.
При поступлении каждому студенту выдавали специальный браслет с зачарованным гранатом, сдерживающий случайные магические всплески. Эти браслеты были запитаны на магический контур академии, так что позволяли не только сохранить ее стены в целости и сохранности, но и отслеживать малейшие дисциплинарные нарушения.
И я уже предчувствовала, что кое-чей счетчик просто сломается от космических цифр.
— Мы выросли такими необразованными из-за тебя, Дафнюшка, — покивал сам себе Платон, сложив руки на груди.
— Выпендрежник.
— Грубиянка.
— Его Императорское Высочество цесаревич Иларион Димитрий Иннокентий Олегович Таврический! — хрипло прокаркал церемониймейстер.
И в зал ввалился запыхавшийся цесаревич.
Зал синхронно поклонился.
Распрямившись я бросила на цесаревича долгий оценивающий взгляд.
Цесаревич Иларион был среднего роста.
Коренастый.
Широкая челюсть и прямая осанка.
Его движения сквозили резкостью и стремительностью, он производил впечатление не лидера, а скорее идеального солдата, готового в точности исполнить приказ и вступить даже в самую безнадежную схватку.
Золотистые волосы, на пару тонов светлее моих, вились, а зелёные глаза сверкали подобно драгоценным камням.
У него была поистине ангельская внешность.
На мой взгляд — слишком приторная.
Платон закатил глаза.
— Нет, ну ты погляди, и вот это вот мы все тут ждали столько времени, — начал он.
Так что мне пришлось от души наступить ему на ногу, вынуждая заткнуться, прежде, чем кто-нибудь еще это услышал.
Цесаревич величаво прошествовал вперед и занял полагающееся ему место в первом ряду.
Стоявший на возвышении человек в белой, расшитой серебром академической мантии похлопал в ладоши, привлекая всеобщее внимание и призывая музыкантов прекратить игру.
— Теперь, когда все в сборе, мы можем начать нашу приветственную церемонию, — объявил он. — Многие из вас знают меня как Его Магейшество князя Змеева, однако в этих стенах для вас я ректор Змеев. И вы все для меня студенты, равные между собой, вне зависимости от титулов и происхождения. Когда вы вошли в эти двери, вас приветствовали, как это принято на всех балах
