Так всегда — во всех сказках! Сперва обещай, а потом хоть в петлю лезь, когда потребуют такого, чего и врагу не пожелаешь — но отказываться уже поздно…
— Так сослужишь?
— Сослужу…
Кажется, я все-таки заплакала. Но слезы в глазах стали льдинками, и сквозь них полыхнуло видение: прекраснейшая женщина в белом уборе, искрящемся тысячью снежных звезд. Она склонилась ко мне из черного поднебесья и запечатлела на темени долгий поцелуй, от которого меня пронзило лютым холодом — а потом отпустило.
— Вот мой дар. Он согреет тебя и защитит.
И — все. Голос еще звучал в ушах, а женщина сгинула. Остались лишь ночь, звезды и снега.
И я.
А еще чувство, будто меня обернули пуховым одеялом.
Пух был густым и ослепительно белым. Вернее, не пух, а мех. Восхитительный пышный мех. На одной лапе, и на другой, и на хвосте, и на плече, и на груди, и на животе… Всюду, куда я смогла заглянуть.
У богов все, как у людей. Есть богатые, славные, почитаемые, с дворцами-храмами и толпами служителей-ули. Есть безвестные, незаметные, а то и забытые. А есть такие, как Зима… Снежа, — которые не ждут почестей от людей.
"Храм мой из снега,
алтарь изо льда,
вьюга
гимн мой священный,
мороз мой слуга".
А на крайнем севере Ригонии и Вайнора стоят Приюты Зимы, где вайны и гобры с особым даром разводят карликовых мамонтов, ездовых собак и снежных кошек.
Кажется, богиня только что превратила меня в одну из них.
Снова одолел голод. Но бежалось легко. Пучки шерсти между пальцами согревали лапы, смягчали шаги. Я больше не проваливалась и не оступалась, снег будто сам нес меня.
А зима оказалась полна жизни.
В вышине парили снежные птицы, с их крыльев веером сыпалась алмазная пыльца, и в кружении блесток вились мотыльки, прозрачные, как морозный узор на окне. Скреблись под землей ледяные мыши. Вдалеке промчался заяц — живой, настоящий, я это почуяла, а следом такой же — снежный. Далеко-далеко взвыл стылым воем ледяной волк. А снега вокруг все пели, пели свою тихую неумолчную песнь…
Мне было удивительно и жутко. Но я верила, что отныне зима мой друг и союзник.
Я ошиблась.
К утру легкость ушла, мороз пробрался под толстую шубу и кусал все злее. Погода опять испортилась. По небосводу полетели тучи, из них повалило сплошным валом. Ветер засвистал разбойником, подхватывая белую крупу и крутя, вертя ее с молодецкой удалью.
Я не видела, куда иду, да и какое иду! Резким порывом меня сбило с лап, протащило, бросило в снег. Перед носом вмиг намелся торос, и ничего не осталось на свете, ни неба, ни деревьев — везде сплошная муть и круговерть.
Я закрылась лапами и легла, чуя, как растет надо мной снежный холм.
Вдруг грянул топот, конское ржание, верхушку моей норы снесло, будто топором! И я увидела: скачут…
Снежные витязи. Как в сказке.
"В злую метель воины, замерзшие в снегах, восстают, готовые к битве. Горе тому, кто очутится на их пути…"
Витязи мчались сквозь пургу, и я не могла отвести глаз. Гривы их коней размазывались по ветру, вплетаясь в снежный буран, их смех вымораживал душу, а пики в руках отливали мертвенной синевой.
Я кинулась бежать. Но разве от них убежишь? Налетели, взяли в кольцо и понеслись кругом так быстро, что вой ветра перерос в свист.
В этом свисте чудился голос, нежный, как музыка: "Не пугайся, дитя, здесь тебя не обидят. Постой, не спеши…"
— Снежа, это ты?! — буря проглотила мой крик, как щука глотает пескарей.
А голос стал ближе, отчетливей:
"Слушай меня, дитя! Ты устала. Ляг, закрой глаза, согрейся под моими снежными перинами. Отдохни сегодня… А завтра встанешь и побежишь с моими детьми в мире и радости".
Их было множество — снежного зверья, лис, оленей, белок, мышей, даже кошек, и неведомых тварей, невесть откуда пришедших. Они играли, веселились — там, за снежной завесой, радуясь стуже, как живые радуются весеннему солнышку.
"Они и есть живые. Я забрала их к себе, и они будут оживать каждую зиму. И ты будешь. Только не противься".
Песня вьюги вымывала из тела остатки тепла, отнимала последние силы.
"Снежа! — позвать богиню вслух не хватило мочи. — Как же наш уговор? Снежа, ответь! С… — снег под лапами просел, и я уткнулась носом в плотный нанос, — …нежа!"
"Наконец-то! — отозвался холодный голос. Тот, что пел мне колыбельную смерти, или другой? — Сколько можно коверкать мое имя?"
"Снежа, прошу! Ты обещала…"
"Опять! Что за бестолочь? Но так и быть, помогу тебе. Вставай! Ты почти дошла. Видишь огонек?"
В белой вихрящейся мгле мигнула синяя искра. Близко ли, далеко?
"Это твой проводник. Выведет к месту. И вот что, — богиня задумалась. — Можешь позвать меня еще раз. Но только один! И не сегодня. Да учти, зови правильно. А то не услышу…"
Огонек был едва различим, маячил впереди, но ближе не делался. Снег летел в лицо. Я зажмурилась, а когда открыла глаза — синей искры уже не было…
Чувства разом притупились. Мороз больше не жалил, а баюкал, клоня к земле. Дети зимы бежали следом, и мне все сильнее хотелось последовать их зову.
Вот и конец моей книге. Короткая вышла сказка.
Лапы подломились, снег расстелился постелью, и стужа сомкнулась надо мной, как волны океана над тонущим.
"Снежа!.."
Мне снилось, что я куда-то еду. Сани летели легко — ни кочек, ни ухабов. Внутри еще гнездился озноб, но норка, в которой я лежала, была восхитительно теплой. Правда, тесноватой…
— Тише, киса, тише, — сказала норка. — Никто тебя не обидит. Обморожения не будет, кое-что я еще могу, — голос тоже был теплым, как солнечный свет.
Мр-р-р. Приятная волна прошла по спине — от головы до основания хвоста. И еще раз. И снова…
Обычно я не позволяю себя гладить, но сейчас было хорошо, уютно — и совершенно неважно, что за человек держит меня в объятьях, как в колыбели, прижимая к теплой груди.
Теплой голой мужской груди…
— Э, подруга! Давай без когтей! Я понял, что ты пришла в себя и хочешь на волю. Все, отпускаю, — меня подхватили, высвобождая из слоев ткани, в которых я запуталась. — Смотри, какая шуба. Устраивайся.
Мех! Серебристый, густой. Шуба пахла не только зверем, но и мужчиной, который только что держал меня на руках. И чего ради я вырвалась? Он же не знает, что я не настоящая кошка. Пусть бы гладил. Он живой и теплый. Живое тепло приятнее неживого и согревает лучше.
— Под шубой телогрей, не замерзнешь.
