на пристани: разглагольствует перед матросами.
— В смысле?
— Ну, они оскорбляют своим поведением здоровый образ жизни. А Немила намерена своими речами это изменить…
— Погоди… это не она ли каждую неделю отправляет петиции королю?
— Она самая. Моя сестра с радостью превратила бы Скорбный Минор в оплот благочестия и морали. Естественно, любые прегрешения карались бы смертью. Это ржаволист с добавлением мяты, не хочешь попробовать, солдат?
— Нет. — «Не сейчас. Может, позже… Да, позже». — Нет, я сказал!
Милена широко раскрыла голубые глаза:
— А разве я настаиваю?
— Извини. Нет, конечно же, не настаиваешь.
— Моя сестра, вероятно, посещает места убийств в поисках новообращенных. Как ты и сам, возможно, догадываешься, Немила кормится чужим страхом.
— Тогда почему она терпит тебя? И даже продает на рынке твоих кукол?
Милена рассмеялась:
— Ты-то уж точно должен знать, солдат, что королевские пики редко остаются без украшений. Скорбный Минор плодит преступников быстрее, чем крыс, быстрее даже, чем король успевает их вешать.
Гульд бросил взгляд на висевшую рядом с ним куклу.
«Так это, значит, вовсе не свиная кожа…»
Милена в очередной раз затянулась и продолжила:
— Это кожа преступников. Как считает моя сестра — восхитительная ирония.
Сержант в ужасе уставился на молодую женщину, ощутив внезапный приступ тошноты.
Она одарила Гульда широкой белозубой улыбкой, которая, казалось, прожгла его насквозь.
— Большинство моих клиентов — родственники преступников. Им хочется иметь память о мертвых. Кто способен постичь тайны человеческого разума?
— Возможно, я еще вернусь, — пробормотал Гульд, выходя.
— Кто бы мог подумать? — рассмеялась она. — Тогда до встречи, солдат.
Пошатываясь, он вышел в переулок, пытаясь привести в порядок мысли. Из темноты справа от него вдруг послышался скрипучий голос:
— Берегись моей сестры, парень!
Гульд развернулся кругом.
Позади двух свисающих кукол мрачно ухмылялось сморщенное лицо Немилы. Во рту ее осталось лишь несколько зубов, стертых почти до основания.
— Она тебя погубит! — проскрежетала старуха. — Увлечет в бездну разврата! Искусительница! Знаток многих тайных притонов Минора, где процветают пороки и разврат! Ты не поверишь, насколько далеко простираются ее деловые интересы!
Гульд сузил глаза:
— Притоны, говоришь? Скажи мне, Немила, может, ей также известно, кто часто посещает подобные злачные места?
— Моя зловещая сестренка знает все! Кроме того, как позаботиться о себе самой! Ее уже преследует по пятам болезнь, пока незримая, но столь же неизбежная, как и сам Худ! Вскоре увидишь! Совсем скоро, если она не изменит свой образ жизни!
Сержант бросил взгляд вдоль переулка.
«Какой смысл тянуть? Никакого! Нужно допросить Милену. С пристрастием и во всех подробностях. Это может занять многие часы, но ничего не поделаешь».
— Не поддавайся ей, парень! — прошипела Немила.
Могильник под названием Бугор был самым большим и единственным поросшим травой в Скорбном Миноре. Бугор множество раз перекопали вдоль и поперек, однако его уникальная особенность состояла в том, что внутри он был абсолютно пуст. Бесчисленные грабители и антиквары находили лишь булыжники, гравий и глиняные черепки.
Гульд отыскал двух выдающихся городских крысоловов на вершине Бугра, где они развели небольшой костер, на котором жарили освежеванных крыс. Рядом, возле глиняного горшка с запечатанной крышкой, ждала пыльная бутылка отменного вина.
Бирклас Пунт и Балабол Рой были не вполне типичными представителями своей профессии в Миноре. Тем не менее сержант иногда пользовался их обширными познаниями всех возможных сторон городского преступного мира и считал обоих достаточно ценными кадрами, чтобы терпеть их странности.
— До чего же серьезный взгляд! — заметил Бирклас, небрежно помахав рукой с сальными пальцами взбирающемуся на могильник сержанту. — И почему это низкорожденные столь часто сгибаются под тяжестью своей несчастной судьбы, буквально падая на колени? Неужели единственная задача чистокровных жителей прекрасного града Минора состоит том, чтобы проводить дни — и ночи — в неприкрытой праздности?
— И что же такого чистого в твоей крови, Пунт? — проворчал Гульд, подходя к ним.
— Нет ничего более очистительного, нежели стремление быть особенным, мой бедный сержант. Узри же перед собой мою любезную особу, а рядом — его, не менее любезную. Мы оба — более чем особенные.
Одежда обоих приятелей походила скорее на лохмотья, не считая больших кожаных шляп с обвисшими полями: у Биркласа она была цвета выцветшего на солнце пурпура, а у Балабола — пятнисто-желтая. С их веревочных поясов свисали бесчисленные крысиные хвосты, а запястья и лодыжки украшали замысловато сплетенные из тех же хвостов браслеты.
Балабол Рой потянулся к горшку и вскрыл крышку запятнанным кровью кинжалом.
— Вы как раф вовремя, фержант. Крыфы пофти поджарилифь, а маринованные розовяфки — отлифная закуфка. Пофалуфта, прифаживайтефь.
— А я, — добавил Бирклас, — разолью выдержанное вино, пока мой напарник выловит несколько маринованных розовяшек.
Из-за уксуса маленькие безволосые крысята стали еще более розовыми, что странным образом еще сильнее ужаснуло Гульда, когда он увидел, как Балабол вытаскивает одного и подносит ко рту. Крысеныш с чмокающим звуком скрылся между его губ. Балабол сглотнул и вздохнул.
— Прекрасное начало, — заметил Бирклас. — Прямо как устрица проскочил. Что воистину подтверждает его культурное происхождение.
— Культурное происхождение? — нахмурился Гульд. — Ты про Балабола или про крысеныша?
— Офень смефно, фержант! — захихикал Балабол Рой. — Прифоединяйтефь, профу!
— Спасибо, я уже поел.
Бирклас повернулся к своему напарнику:
— Ты что, не видишь, друг мой, что сержант Гульд пребывает в дурном расположении духа? Каждую ночь — жуткое убийство! Звонят колокола! Крысы разбегаются кто куда, и даже сам Белогрив прячется в самой глубокой норе. Воистину, некое зло преследует прекрасный Минор, и вот сейчас к нам явился за помощью самый главный городской охотник.
Балабол слегка отпрянул:
— Ефтефтвенно, я знаю обо вфех нефафтьях фержанта! Я профто из вефливофти…
— Хватит уже толковать о вежливости! — рявкнул сержант. — Я сто раз слышал, как вы говорили про этого Белогрива, и хочу знать раз и навсегда — он вообще существует?
— Однофнафно!
— Несомненно, сержант.
Гульд уставился на Биркласа:
— Он из одиночников?
— Точно так. Ничем не примечательный человек, когда он в человеческом облике. Но когда обернется — страшнее крыса просто нет. Умный и злобный тиран, правитель Мохнатого королевства, убийца всех соперников, блудодей высшего…
— Да-да, и все такое. И говоришь, он прячется от нашего убийцы?
— Забился глубоко в нору, сержант. Дрожит от…
— Понятно. Следует ли мне в таком случае предположить, что Белогрив встречался с убийцей?
Бирклас пожал плечами:
— Возможно. Хотя, скорее, его гонцы или стражники на перекрестках,
