были заняты.
Я на секунду отвлекся на очередные выстрелы, которые, казалось, раздались уже ближе, и в этот момент немец ударил Зорькина головой в нос. Не успел я обернуться как фриц, нырнув, скрылся под водой.
— Что у вас там, я не вижу? — перекрикивая звуки стрельбы, прокричал Воронцов, который, вероятно, услышал шум.
— Немец ушёл! — зло крикнул я.
— Что? Что ты сказал? Повтори! — продолжил кричать лейтенант.
Но я ему не ответил, потому что уже скрывался под водой, нырнув за идущим ко дну Зорькиным. Немец своим сильным ударом, его, видимо нокаутировал, и тот, потеряв сознание, ясное дело, тонул.
Открыв глаза в воде, совершенно не обращая внимания, что я после операции, и проточная вода может занести инфекцию, разглядел тёмный силуэт, опускающийся всё глубже и глубже. Времени терять было нельзя. Двумя руками сделал хороший гребок, одновременно с этим оттолкнулся ногами и всем телом устремился вперёд, однако быстро осознал, что совершил ошибку — когда я в спешке нырял, то воздуха в лёгкие едва успел набрать. Практически сразу я стал понимать, что надолго меня не хватит. К счастью, спустя пару мгновений, мне удалось дотянуться до утопающего и схватиться рукой за его гимнастёрку. Собравшись с силами, рванул его вверх. Затем ещё раз. И ещё. Воздуха в лёгких уже практически не было, их жгло и разрывало изнутри. Мне едва хватило сил вытолкнуть бойца на поверхность и вынырнуть самому.
От недостатка кислорода голова кружилась, в глазах стоял туман и плясали шальные искры. Не выпуская из руки голову находящегося без сознания бойца, помотал головой, глубоко вдохнул, ловя ртом капли дождя вместе с живительным воздухом и, чуть придя в себя, осмотрелся вокруг. Немца нигде видно не было.
Перевёл взгляд на берег и увидел, что Садовский вглядывается в реку. Вероятно, он видел что произошло. А потом он схватил винтовку и побежал по пляжу, по течению вниз.
— Садовский, стоять! — закричал Воронцов.
Я старался отдышаться и, держа голову Зорькина над водой, одной рукой стал грести к берегу.
— Забабашкин, что там? — лейтенант повернул голову ко мне.
Сил ответить ему у меня не было.
Я смотрел на фигуру, стоящую на берегу, как на ориентир, и грёб, грёб, грёб.
В этот момент до берега доплыл Якименков. Он выбрался из воды, подошёл к своему вещмешку, вытащил оттуда что-то тускло блеснувшее железом и шагнул к смотрящему на реку Воронцову.
Я хотел было крикнуть, предупредив об опасности, но не успел. Якименков воткнул штык лейтенанту в спину, пронзив командира насквозь, и тот, громко вскрикнув, как подкошенный, упал на песок лицом вниз.
«Что за фигня?!?!?!» — обалдел я от увиденного, всеми силами стараясь выровнять дыхание.
Дождь стал сильнее, и капли на поверхности воды устраивали пляску, разлетаясь брызгами, назойливо попадая в глаза и мешая наблюдать за гадом, убившим лейтенанта. Кроме этого, я понимал, что Зорькину, которого я сейчас пытался спасти, необходимо как можно быстрее оказать помощь. Однако для начала нужно было самому остаться в живых.
Якименков поднял автомат, прищурился, протирая лицо от бьющих струй ливня, и полоснул наобум очередью по реке. Затем ещё раз. Пули прошли в двух метрах от нас, выбив фонтаны воды. Не попал враг только потому, что из-за темноты и дождя не смог разглядеть цели. Просто выпустил пули в ту сторону, в которой, как ему казалось, мы должны находиться.
Ещё раз дав очередь, которая так же прошла мимо, Якименков согнулся и стал всматриваться в воду пытаясь разглядеть наши силуэты. Все его движения, как и его самого, я прекрасно видел. И понимал, что если вновь Луна выйдет из-за туч или дождь хоть немного ослабнет, то судьба наша будет предрешена. Враг, имея большой арсенал оружия и патронов, в конце концов обязательно в нас попадёт, если даже он не очень точный стрелок. Пуля хоть и дура, но свою цель со временем обязательно найдёт. Возвращаться же на противоположный берег было тем более нельзя. Во-первых, жизнь Зорькина висела на волоске. Ему нужна была срочная помощь. А во-вторых, на том берегу были немцы, которые, увидев, что их бронетранспортер и солдаты уничтожены, скорее всего, предпримут попытку найти тех, кто это сделал. А это значило, что мне придётся столкнуться с ними практически безоружным. Ведь в моём распоряжении сейчас был только нож. А точнее, привязанная к ноге финка покойного Воронцова.
В мгновение ока, взвесив все за и против, решил воспользоваться единственным шансом на спасение.
Стараясь не дать утонуть красноармейцу, которого я спасал, рванул из бинтов нож, глубоко вздохнул, насколько позволяли усталые лёгкие и с силой метнул финку в предателя. Тот схватился за шею и, захрипев, упал возле кромки воды.
Повезло ли мне? Не знаю. Возможно, да. Даже, скорее всего да. Ведь я попал сразу, с первого раза, да ещё и из такого неудобного положения. Хотя не стоит списывать со счетов и кое-какие навыки. Очень может быть, что мышечная память из прошлой жизни дала о себе знать, когда-то моим хобби тогда, кроме всего прочего, было ещё и метание ножей, топоров и полотен напильников в многострадальную дверь своего деревенского сарая. Кто же знал, что часы, проведённые за, казалось бы, бестолковым занятием, когда-нибудь вот так смогут мне пригодиться?
Наконец, я добрался до спасительного берега. Вытащил Зорькина из воды, уложил бойца на бок и сразу же бросился к лежавшему на земле предателю. Ударом ноги выбил из его рук MP-40, который он продолжал сжимать мёртвой хваткой и подобрал оружие. Затем вытащил из шеи финку, вытерев кровь о гимнастёрку врага, положил её в карман и, недолго думая, выстрелил Якименкову в голову.
«И проконтролировал, на всякий случай, и оружие проверил на исправность», — отметил я, сплюнул на песок и вернулся к лежавшему без движения Зорькину.
Тот лежал на боку и находился без сознания. Надеясь, что мне удастся вырвать его из рук костлявой хотя бы его, перевернул, как учили, лицом вниз, уложил животом на колено, чтобы вытекла вода из лёгких, сдавил ему грудину и спину. К счастью, это возымело свой эффект. Боец затрясся и закашлялся, выплёвывая остатки воды.
Оставил его приходить в себя, а сам, поскальзываясь на мокрой земле, то ли пошёл, то ли пополз к Воронцову. Тот лежал, уткнувшись носом в песок, а штык так и торчал у него между лопатками.
— Как же так? — с сожалением проскрипел я зубами, проклиная себя за то, что не полностью
