Я опоздал! — в отчаянии крикнул Уорф, его друзья далеко отстали.
Так он бежал к сверкающему Камню, пока грозовая туча не заслонила солнце и невозвратимый момент не был навеки упущен. Откуда в храбрых кротах берется сила? От веры? От упорства? По велению звезд? Нет, крот, она приходит из Безмолвия, которого большинство не находит. Она приходит оттуда, и это наследие всех кротов.
Ощутив первые капли дождя, Уорф напряг последние силы. Земля перед ним шла вверх, там стоял Камень, и Уорф слишком изнемог, чтобы чего-либо бояться. Он протянул лапу с первыми полновесными дождевыми каплями и положил на Камень, а на шерстке его уже блестела вода.
— Посвящаю жизнь свою и все свои помыслы Камню! — крикнул он.— И предлагаю помощь всем нуждающимся в ней!
— И я! — крикнул Карадок в далеком Валлийском Пограничье, где он так долго ждал в одиночестве. — И я предлагаю свою помощь!
То же крикнула Мистл в Эйвбери, прикоснувшись к Камню, и Глиддер — за шибодских кротов, и Рэмпион, рожденная в Роллрайте. А в Файфилде мудрый Камень принял прикосновение Уорт, хотя она служила Слову и имела дурные намерения. Но все же шесть кротов касались Камня, желая помочь Кроту Камня также прикоснуться к нему.
И в это самое мгновение Бичен поднялся, прикоснулся к Данктонскому Камню и произнес слова, признав тем самым свою великую духовную миссию:
— Камень, сотворивший меня, помоги мне в служении кротам, помоги мне узнать твою истину, которую через меня услышат и они! Научи меня понимать все таким, как оно есть, — свет и тьму, шум и Безмолвие, тех, кто дает, и тех, кто берет. Помоги мне так возлюбить их, чтобы за пределами этой жизни, что я посвящаю им, они услышали твое Безмолвие!
Так молился Бичен, и Триффан с Фиверфью нашли его склонившимся перед Данктонским Камнем. Левой лапой он касался Камня, а вокруг распространялись святость и Безмолвие. Они подошли ближе и, глядя на Бичена с любовью, вместе помолчали перед Камнем.
Солнце померкло, когда его заслонили собравшиеся тучи, небо расколола молния, на землю хлынул дождь и залил водой и шумом весь кротовий мир.
Но Бичен, ощущая лишь радость, проговорил:
— Я не один. Со мной другие, хоть я и не помню их имен. Но они будут ждать меня. Они узнают меня и помогут мне, пока здесь, где я родился и куда пришел сегодня, я не появлюсь на свет снова, и тогда они узнают меня и узнают самих себя.
Слезы Бичена и слезы его матери и Триффана смешались с дождем. Добрая данктонская земля впитала их бесследно.
И все же, когда они ушли с поляны, Камень дрожал, по его мокрой поверхности бежали отраженные в ней тучи. Юный крот посвятил свою жизнь Безмолвию, но велика была тьма в кротовьем мире, а крот мал. И Камень в Данктоне трепетал, ожидая, что будет.
❦
А тем временем над одним-единственным местом в кротовьем мире в тот день снова засияло солнце, вернув к жизни мокрые бледные утесы и скалистые возвышенности. Оно засияло в Верне, его свет упал на Люцерна, и он прищурил глаза. Солнце ему не нравилось.
Люцерн вернулся под землю, его глаза потемнели, а лапы направились туда, где началась его жизнь,— к неподвижному озеру Скалы Слова. Он пошел туда и нашел там Хенбейн.
— Что ты собираешься делать? — спросила она.
День тьмы и солнца, когда любимый сын ударил ее, стал для Хенбейн днем возвращения к жизни и обновления.
— Я не люблю свет и не люблю Камень, — прошептал Люцерн над темной водой у Скалы Слова. Он замолк, размышляя, как бы окончательно погасить свет и разрушить Камень.
— Его падение будет твоей миссией, — сказала Хенбейн. — Когда придет время, я не буду препятствовать твоему восшествию.
— Да, — спокойно проговорил Люцерн. — Ты не воспрепятствуешь.
Он обернулся и уставился ей в глаза, и, как ни сильна она была, его взгляд оказался сильнее, и мать отвела взгляд. На что она смотрела? На Скалу? На неизвестно куда ведущие тоннели?
— Оставь меня, — сказал Люцерн.
Но не Скала, не тоннели стояли у Хенбейн перед глазами, когда она ушла. А воспоминание, смутное и неопределенное, как свет, пробивающийся сквозь щели высоко наверху. Воспоминание о том, что случилось когда-то давно. Воспоминание, возникшее в этом самом гроте, когда родилась она сама. Воспоминание о мимолетном лучике света, когда Чарлок и Рун, ее свирепый отец, подарили ей жизнь. За последующие суровые годы это воспоминание стерлось. И до сих пор не проявлялось. Осознав это, Хенбейн в первый раз с тех незапамятных времен, когда была еще мокрым, только что родившимся детенышем, пришла в замешательство.
— Оставь меня! — проревел Люцерн.
Что Хенбейн и сделала, растолкав столпившихся у верхних тоннелей сидимов, запыхавшаяся, отчаянно стремясь на поверхность за светом почти прошедшего июньского дня, воссиявшим вслед за очищающим дождем и грозой.
— Свет, — тихо проговорила Хенбейн, словно увидев его впервые, и заплакала, поняв, кем она была и кем теперь стал Люцерн. Заплакала о своей загубленной жизни и чужих загубленных жизнях, которые уже не вернуть.
— Помоги нам, — прошептала она, глядя на свет дня, уже погасшего над Верном, как и над всем кротовьим миром, и увидев надвигающуюся темноту.
Но была ли ее молитва услышана Словом или чем-то более могущественным, никто не знает. Кротовий мир наконец столкнулся сам с собой, и дальше все будет зависеть от того, что он будет теперь делать и как.
Глава шестая
Когда дождливый день в Данктонском Лесу наконец уступил место прохладному вечеру, Триффан начал свой рассказ. Он рассказал Бичену о событиях, происшедших здесь, на этом самом месте, перед Камнем, до его рождения.
Фиверфью оставалось лишь подтвердить все сказанное Триффаном, а иногда, когда он сомневался или память подводила его, она излагала свое видение событий, ибо история всегда неоднозначна и рассказать ее можно по-разному.
Снова и снова, доходя до какого-то места, Триффан говорил:
— Чтобы узнать об этом подробнее, тебе нужно будет посмотреть работы Спиндла. Это по его настоянию все было записано, чтобы оставить для будущего правду о происшедших событиях, и многие тексты сейчас спрятаны там, где он их писал. Когда-нибудь должны прийти мирные времена, и тогда эти манускрипты найдут. Спиндл вместе со мной жил в Болотном Крае и написал обширный отчет обо всем, что
