этот раз я принимаю это с благодарностью, выпивая половину бутылки, прежде чем она вытаскивает ее и изгибает бровь.
Я пожимаю плечами, насколько могу в текущей позе, а затем она подталкивает обратно к моему рту соломинку, позволяя мне закончить. Она ледяная и освежающая, мгновенно утоляет жажду.
Закончив, она встает и уходит.
— Эй! Александр сказал мне, что я могу принять душ!
— Думаешь, мы позволим принять душ? — Это голос Здоровяка. Я до сих пор не слышала его имени, поэтому для меня он все еще Здоровяк. Ему это идет, он зверь, которого, наверное, где-нибудь далеко в горах вырастили на рубке дров. Его борода ухожена, волосы длинные, но зачесанные назад. Он одет так же, как и Александр, но его костюм черный, а не серый, и я не сомневаюсь, что тот тоже коллекционирует вещи.
— Ну, ты меня не будешь купать. — Здоровяк улыбается мне.
— Не отказывайся, пока не попробуешь.
— Я хотела бы сохранить хоть немного достоинства, придурок.
— Давай. — Он быстро расправляется с наручниками и, вместо того чтобы надеть их передо мной, когда снова сдерживает меня, он надевает их за спину, так туго, что мои плечи стягиваются, мои мышцы протестуют под неестественным углом.
— Знаешь, я все еще могу использовать свои ноги, — самодовольно говорю ему, — и также легко могу сломать тебе шею.
Его теплая грудь прижимается к моей спине:
— Лекс, возможно, медлит, чтобы пустить пулю тебе в голову, но я не буду колебаться, малышка.
Я выхватываю немного информации об этой задержке и хихикаю.
— Но ты не сделаешь этого.
— Почему это?
Я дразнила его, но если все равно собиралась умереть, какое это имело значение?
— Ты слишком напуган, чтобы ослушаться своего хозяина. — Он угрожающе рычит позади меня. — Я ошибаюсь?
Меня сильно толкают, что я теряя равновесие, ударяюсь коленями о твердый деревянный пол, боль пронзает мои ноги и бедра.
— Как кто-то еще не отрезал тебе язык, я не понимаю. — Ворчит Здоровяк, поднимая меня на ноги. Бросив быстрый взгляд на его лицо, я клянусь, что вижу улыбку, но это не может быть правдой.
Ванная, в которой мы останавливаемся, находится на том же этаже, что и комната, в которой меня держат, и она огромна, в центре стоит ванна на ножках с латунными кранами, а слева, у дальней стены, стоит мраморный туалетный столик, зеркало над ним занимает всю стену, золотая рама замысловато переплетается по бокам и краям с виноградными лозами и цветами. С другой стороны есть душ, достаточно большой, чтобы вместить четверых, и туалет. Здесь пахнет цветами, чистотой, и я делаю глубокий вдох. Несмотря на ситуацию, душ обещает быть восхитительным.
— Ты можешь уйти прямо сейчас, — говорю Здоровяку.
— Я так не думаю.
— Я не буду мыться здесь с тобой!
— Ты всегда можешь обойтись без душа.
— Нет!
Здоровяк смеется, скрещивает руки на груди и прислоняется к стойке, наблюдая за мной, бросая мне вызов.
Он серьезно сейчас?
Мне хочется ударить его, но с этими проклятыми наручниками я ни хрена не могу.
Черт возьми, я не собираюсь плакать.
— Не могу дождаться, когда смогу стереть эту чертову улыбку с твоего лица.
— Можешь попробовать, — рычит он.
— Прекратить. — Александр входит в ванную, весело приподнимая уголки своего восхитительного рта. — Продолжай, Райкер, я могу просто позволить ей выстрелить тебе в лоб. В чем проблема на этот раз?
Глава 8
ЛЕКС
Рен смотрит на меня так, словно ничего не принесет ей большего удовольствия, чем разорвать мне глотку голыми руками. Я верю, что она способна это сделать.
Каким мужчиной я буду, если это дерьмо заведет меня?
— Ты будешь вести себя хорошо, Маленькая птичка? — спрашиваю я, ожидая услышать предательский звук хлопнувшей двери позади меня. Райкер на самом деле не собирался стоять здесь с ней, нет. Нет, никто больше не увидит ее такой.
Я пытаюсь вспомнить всех заключенных, которых держал в своей крепости и позволял им утешать себя, но не могу ни кого вспомнить. Люди, которых я привожу сюда, здесь по одной причине. Они умрут.
Они облажались и их за это наказывают, или они просто средство для достижения цели, как Рен. Только я не должен позволять ей мыться, не должен кормить ее и следить за тем, чтобы ей было удобно. И все же мы здесь, и я все это ей позволяю.
Она пристально смотрит на меня, ее ноздри раздуваются, когда она делает рваные вдохи.
— Сейчас я сниму с тебя наручники, — говорю ей. — Будет мудро вести себя прилично.
Я пересекаю пространство между нами и захожу за ее спину, втыкаю ключ в наручники, жду, когда щелкнет запирающий механизм, а затем вытаскиваю их. Красные рубцы отмечают ее безупречную кожу, и она потирает запястья, нажимая пальцами на следы.
Моя грудь сжимается.
Какого хрена?
— Раздевайся.
— Ты серьезно? Ты не позволишь оставить мне крупицу достоинства?
Я изгибаю бровь.
— Нет.
— Отвернись.
— Нет.
Из ее рта вырывается протяжный выдох.
— Почему бы тебе просто не убить меня прямо сейчас, а? — кричит она. — Ты все равно это сделаешь, просто покончим с этим!
— Всему свое время, Маленькая птичка.
Она заметно сглатывает, это первое проявление страха, которое та показывает мне с тех пор, как я забрал ее много дней назад. Мне это не нравится.
Но и это чувство мне больше не нравится. Со мной что-то не так, должно быть. Спазмы, которые сжимаются у меня в животе, давление в груди. Должно быть, я чем-то заболел. Как раз то, что мне нужно.
Я делаю шаг вперед.
— Прикоснись хоть пальцем к моему телу, Сильвер, и я сломаю каждую кость твоей руки.
— Не обманывай себя, Маленькая птичка, — рукой обхватываю ее подбородок, пальцами вдавливаюсь в мягкие ткани ее щек, — если
