Однако теперь разговор с боссом Олега Петровича сильно задел его за живое. Паленый в одночасье лишился всех иллюзий. А он так надеялся, что тот будет настолько ему благодарен за спасение, что заплатит за операцию…
Увы, надежды Паленого в одночасье превратились в прах.
Нет, он не может ждать десять лет! Он обязан найти деньги на операцию… любыми путями. Обязан! Пусть даже для этого ему придется кого-нибудь ограбить или убить.
Так думал совсем потерявший голову Паленый, бегая по своему подземному убежищу, как сумасшедший. Наверное, у него даже поднялась температура, потому что, нечаянно посмотревшись в зеркало, висевшее над умывальником, он увидел свое страшное, неестественно багровое лицо и вытаращенные полубезумные глаза.
Казалось, еще немного и кровь из лопнувших капилляров прорвется сквозь тонкую обезображенную кожу на щеках и ударит десятками маленьких фонтанчиков.
Взгляд, брошенный на зеркало, неожиданно успокоил Паленого. Он вылез на поверхность, подошел к бочке с дождевой водой и окунул в нее голову.
Холодная вода немного остудила его пыл, заставила мыслить более-менее здраво. В уме постепенно вызревало решение, от которого зависело очень многое.
Усевшись прямо на траву и привалившись спиной к толстому шершавому стволу старой яблони, Паленый задумался, глядя на ясную луну.
Расшалившиеся нервы постепенно успокаивались, а вызванное стрессом возбуждение начало выталкивать из глубины подсознания какие-то разрозненные картинки-воспоминания, которые казались Паленому занимательным фильмом, одним из тех, что показывают по ночному каналу.
У грузчиков была своя бытовка, где стоял видавший виды цветной телевизор "Электрон". Они коротали возле него время в ожидании, пока подадут вагоны под разгрузку. Но в данный момент воспоминания о своей трудовой деятельности в качестве грузчика и о перекурах возле телевизора совершенно не трогали Паленого.
Его мысли были направлены совсем на другое…
В понедельник, прямо с утра, даже не позавтракав, Паленый, махнув рукой на все свои предосторожности и опасения, отправился в город, чтобы повидать доброго знакомого. Этого человека кликали Шуня.
Вернувшись из тюрьмы, Шуня решил завязать со своим воровским прошлым, и одно время работал в бригаде грузчиков вместе с Паленым. Но от старых привычек трудно отказаться, и вскоре он поплыл по старому руслу.
Нет, он не крал у своих товарищей. Шуня приспособился тырить из железнодорожных контейнеров различные товары во время разгрузки. Притом брал самые дорогие и помногу.
Когда охрана поймала его за руку, Шуню отметелили по полной программе, но на суд не потащили. Может, потому, что не хотели поднимать вокруг товарной станции лишнего шума.
Дело в том, что и у самих охранников рыльце было в пуху. Это знали все грузчики, да помалкивали. Однако охрана курочила вагоны с толком, не зарываясь и не жадничая.
Охранники брали всего понемногу и тщательно маскировали следы проникновения в вагоны и контейнеры. Но составы с коммерческими грузами приходили каждый день, а значит, товарный поток не иссякал, и его тонкие струйки, убегающие налево, превращались в полноводные ручьи, наполняющие карманы законных воров очень быстро.
Нечистых на руку охранников прикрывали высокие железнодорожные чины, которым тоже отваливалась немалая копейка, и которые успешно делали вид, что не знают, откуда берутся конверты с долларами в ящиках письменных столах. Поэтому любые неприятности подобного рода начальство старалось спустить на тормозах.
В общем, Шуне крупно повезло…
Паленый знал, где живет Шуня. Он был у него раза два или три – помогал пилить и рубить дрова. Между ними сложились почти дружеские отношения, хотя бы потому, что Шуня чем-то напоминал Паленому бомжа с Мотодрома.
Он был бесшабашный, легкомысленный, любил заложить за воротник и мог спать сутками. Шуня был лентяем и пошел на товарную станцию грузчиком лишь для того, чтобы немного "подлататься" после зоны, как Шуня выразился в доверительном разговоре с Паленым. И наглядно показать ментам, что он стал на путь исправления.
Шуня жил в частном секторе. Паленый долго стучал в покосившиеся ворота, пока, наконец, во дворе не появился взъерошенный приятель. Он был похож на воробья – маленький, конопатый, взъерошенный и весь в пуху.
– Кому не спится в ночь глухую!? – пропищал он тонким фальцетом.
– Очнись, Шуня. Какая ночь? Уже солнце вон где.
– Ба, кого я вижу! Санек… Здорово, братан! Какими судьбами.
Он знал Паленого только по имени – как Александра. Новое имя было непривычно, но Паленый быстро привык к нему и охотно откликался на него.
– Вот, пришел в гости…
– Так чего же ты торчишь за воротами? Заползай.
Принадлежащий Шуне дом, состоящий из двух комнат и кухни, построили в незапамятные времена. Когда-то в нем жил, по словам Шуни, козырный мужик, которого расстреляли во времена культа личности.
Семью прежнего жильца отправили туда, где Макар телят не пас, а в дом поселили родителей Шуни, которые работали на военном заводе. Шуня был поздним ребенком, поэтому его сильно баловали. Что и сказалось на его характере и безалаберном образе жизни.
Теперь Шуня жил один. Его старики померли в конце прошлого века, в девяностые годы, а жена ушла в две тысячи втором году, в отсутствие Шуни очистив дом от вещей и мебели до голых стен.
Но Шуня и не думал кручиниться по поводу столь неэтичного поступка своей бывшей половины. Уже через полгода он натащил в дом столько разного барахла, что негде было ногу поставить. Понятное дело, вся мебель и вещи были ворованными.
– Ты голоден? – спросил Шуня, плеснув себе в лицо горсть воды.
– Не очень, но за компанию позавтракаю.
– Что и следовало доказать…
Шуня управился быстро. Он не стал шибко мудрить – приготовил яичницу, нарезал крупными кусками сырокопченую колбасу, поставил на стол бутербродное масло и плетеную из лозы тарелку с белым хлебом.
– Не знаю, как ты, а мне надо, – сказал он, доставая из холодильника бутылку водки.
– С утра?
– Мил человек… – Шуня снисходительно ухмыльнулся. – Есть хорошая поговорка, полностью народная и чисто русская. Она гласит: "С утра выпьешь – весь день свободен". Мудро. А поскольку я ни в какой конторе не числюсь, и спешить на работу мне не нужно, то грамм сто пятьдесят для аппетита моему организму никак не помешают. Скорее, наоборот, если учесть похмельный синдром. Мы вчера маленько того…
– Тогда и мне налей.
– Золотые слова и вовремя сказанные, – обрадовался Шуня. – А то одному глотать ханку[4]как-то не в масть.
Паленый даже сам себе не признавался, что ему сильно хочется выпить. В груди все еще бушевал незатихающий пожар обиды. И он не знал, чем его потушить.
