единственном крутом повороте навстречу мне, аккуратно по моей и без того узкой полосе томно выкатился зачуханый фиатовский микроавтобус. За рулем такого бронтозавра обычно сидит какой-нибудь турок, поэтому я не постеснялся в выражениях и взял, соответственно влево…, и понял, почему этот мудак ехал по встречке: он обгонял ещё более вялый хлебный фургон. Я не успел даже попытаться. Думаю, что выключился раньше, чем ленивый южный ветерок успел развеять обрывки интернациональных ругательств.
– Эй, пингвин!
– А?!
– Где у тебя Enter,Delete?
– Что?
– Зависаешь, говорю, как устаревший браузер.
– Не груби, – возвращаюсь я в единственную доступную реальность, – дай сосредоточиться.
Динька послушно захлюпала остывшим чаем.
– Понимаешь, не то чтобы я был сознательным сторонником теории априорности знаний, – делаю паузу в ожидании вопроса, моя собеседница молча облизывает краешек пиалы, – но у меня была любимая и часто употребляемая присказка, мол «мне никогда не отрубали голову, но я догадываюсь, что это плохо». Видимо те полторы секунды перед столкновением подготовили меня к неотвратимости сильной боли и, когда я открыл глаза, шевелиться мне не хотелось совсем, и я твердо решил не дергаться до очередного прихода врачей. В «палате» кроме меня, очевидно, никого не было и ожидание могло затянуться на часы, тем более что я с удовольствием пережевывал мысль о том, что пока я был без сознания, меня (надо же додуматься) перевезли в Софию, и сейчас в окружении почтительной свиты войдет светило травматологии, доктор наук Радка Панчева…, редкостная чушь лезет в голову сразу после гибели. В самом разгаре галюцинирования, буквально за пару минут до романтического свидания, меня неожиданно, без объявления войны, ошпарила солью по ягодицам мерзопакостная мысль: «А вдруг – паралич!?» Медленно-медленно, чтобы не потревожить ни одного перышка на крыльях моего ангела-хранителя, я поскреб ногтями простыню…, теперь ногами…, уффф, полегчало. Обрадованный воздух рванул из непомерно раздувшейся груди навстречу белому потолку. Поочередно протестированные суставы работали безотказно. Первое, что я сделал, усевшись на кровати – со вкусом испугался.
– Ага, если после пятидесяти с утра ничего не болит, значит – ты умер!
– Змеёныш ты ушастый, а не ребенок.
– Ага. Ты по делу давай. Когда понял-то?
– Я и говорю по делу. Если предположить, что я, несмотря на кофеин, отрубился за барной стойкой мордой в накладные, и вся эта бодяга с аварией мне приснилась, то возникает законный вопрос: где я нахожусь? В том, что это не больница, я убедился, как только догадался покрутить головой. Продолжение сна? Амнезия от переутомления? Внезапная шизофрения? Похищение спецслужбами или инопланетянами? На фоне таких вариантов, версия предложенная Зигом, показалась вполне правдоподобной.
– Ну, ты даёшь!
– В отличие от некоторых, у меня не было оснований полагать, что родственники упрятали меня в психушку. Ты ведь именно так думала?
– Не твоё собачье дело!
– Грубиянка!
– Пингвин!
– Почему это – «пингвин»?
– Пингвин – огрызок птицы!
– Не буду больше рассказывать – сам не заметил, как всерьёз расстроился. И разозлился на себя. В самом деле – нашел, перед кем разоткровенничаться. Причина моего внезапного закисания, тоже притихла и нахлобучилась. Хм…, чуть старше моей Кристинки, но так не похожа, что никаких отцовских чувств не вызывает. А вот какие вызывает, даже думать не хочется. Хотя…, её женские прелести мне вроде бы тоже до бани. И то – слава Богу! Не хватало ещё влюбиться в этого несмышленыша. Судьба моя, конечно, оказалась гораздо более талантливой и креативной специалисткой, чем мне казалось все тридцать девять лет моей нескучной жизни, но есть же предел полёту творческой мысли! Или нет…?
Граница между «поцапались» и «поссорились», по моим наблюдениям, не в вескости причин, не в количестве разбитой посуды, не в степени фееричности темперамента участников разборки, а всего лишь в длине паузы. Как резиновый жгут, который тянется и сжимается раз за разом, пока не натянуть слишком туго, тогда он с треском лопнет или лениво и противно расползется в руках. Так и выяснение отношений – какой-то промежуток времени можно обоим обиженно молчать, потом перейти к взаимным оскорблениям, или превратить все в шутку, или набить друг другу морды, а после этого вместе лопать макароны с кетчупом, но есть в каждой паузе некая «точка невозвращения», миновав которую, невозможно совместно развиваться ни в какую сторону. Остаётся только уйти, остаться одному, прожить маленькую (или не маленькую) жизнь, встретиться снова, и дальше – как повезет.
Наше молчание уверено подбиралось к критической отметке. Я узнавал её приближение по тысячу раз знакомому ощущению унылой безвольной афазии, граничащей с клиническим идиотизмом.
– Не мучай последнюю конфету, дай сюда.
– Ох, ты, может, голодная? – осенило очнувшегося меня,– риса с рыбой хочешь?
– А то!
– Сейчас разогрею, – я засуетился возле духовки.
– Откуда это у тебя такие кулинарные раритеты?
Динька с подозрением обнюхивала содержимое извлеченной из глубин холодильника стеклянной миски.
– Интересно, сколько ему лет?
– У нас, в бывшем соцлагере, неприлично задавать такие вопросы продуктам питания. Им столько, на сколько они выглядят, может пара недель туда-сюда. Через пять минут будет готово.
А пахнет ничего, заявила Динька, не продержавшись обозначенного времени. Голыми руками легко вытащила из духовки горячую миску, цапнула со стола чайную ложечку и осталась на полу возле плиты.
– Вкусно?
– Съедобно. Давай вторую часть.
– А больше у меня нет,– растерялся я, – ты это доешь, жадина, глазаньки у тебя несытые.
– Да, я не про кулеш твой еврейский, про второй этап, когда ты совсем понял? А потом я скажу, только ты – первый.
– Погоди, дай переключиться. На чем я остановился?
– Фиг!
– Что тебе опять не нравиться?! Жуй молча и слушай!
– Зиг! – проглотила она разварившуюся кашу, – Зиг тебе всё прямо изложил. Ты поверил, но не до конца. А почему не до конца?
– Тело мешало, понимаешь?
– Угу!
– Что «угу»?
– Понимаю. Мне сто раз снилось, что я умерла, при этом я всё видела, слышала, но тело исчезло. Я летала, сквозь стены проходила, меня никто не замечал…, прикольно было.
– Мне тоже такое снилось. Забавно. К тому же, покойника зарывают в землю, или сжигают, короче, бессмертие души – ещё куда ни шло, но оказаться на том свете со всеми своими телесными причиндалами, это, мягко говоря, неожиданно.
Когда я первый раз вышел на улицу, было отличное зимнее утро. Солнечное, безветренное, морозное. Лыжная погодка. Поскольку подходящего спортинвентаря у меня не было, я мысленно прочертил лыжню от своих ступней, до конца упиравшейся в них улицы и двинул пешком, стараясь ровно дышать, как профессиональный стаер. Дойдя до конца улицы, свернул на следующую, поперек деловитого людского потока, мимо велосипедных парковок и витрин.
