— Может быть, чаю?..
— Спасибо, мы ненадолго.
На столе лежали планы ремонтных работ. Соумс свернул их в рулон, освобождая место.
— Присаживайтесь, — пригласил он.
— Значит, у вас работают поляки? — спросил Ребус.
Соумс недоуменно посмотрел на него, и Ребус кивнул на словарь, лежавший на столе. Англо-польский/польско-английский.
— Не все, — ответил Соумс. — Но некоторые — да. Их английский немного хромает.
— И как же по-польски будет «гудронированное шоссе»?
Соумс улыбнулся:
— У них бригадиром Стефан. По-английски говорит лучше меня.
— А спят они прямо здесь?
— Ездить каждый день домой далековато.
— И еду себе здесь же готовят? Практически живут на обочине?
Соумс кивнул:
— Да, так и есть.
— А вы, мистер Соумс? — спросила Кларк.
— Я живу неподалеку от Данди. Путь неблизкий, но я почти каждую ночь провожу дома.
— Вероятно, у ночной смены есть бригадир?
Соумс кивнул и посмотрел на часы.
— Он приедет через полтора часа. Не хотелось бы, чтобы он застал меня за болтовней, когда я должен быть снаружи.
— Намек понятен, — сказала Кларк без тени сожаления. — Значит, вы слышали об Аннет Маккай?
— Конечно.
— С вами кто-нибудь говорил?
— Вы имеете в виду полицию? — Соумс покачал головой. — Вы первые.
— Она, вероятно, ловила машину на пути из Питлохри. А потому должна была пройти мимо вас.
— Если она шла пешком, то ее кто-нибудь увидел бы. — Вот и мы так думаем.
— Так вот, она здесь не проходила. Я спрашивал у ребят.
— У всех?
— У всех, — подтвердил Соумс. — Она могла здесь оказаться в дневную смену.
— В бытовке для ночной смены есть окна, — возразил Ребус. — У них вы не спрашивали?
— Нет, — ответил Соумс. — Но если хотите, спрошу.
Оставьте мне телефон, я позвоню.
— Проще спросить сейчас.
— Некоторые, может быть, еще спят.
— Разбудите. — Ребус выдержал паузу. — Пожалуйста.
Соумс на секунду задумался, затем уперся ладонями в столешницу и начал вставать.
— А пока вас нет, — добавил Ребус, — нельзя ли нам переговорить со Стефаном?..
Когда Соумс закрыл дверь, Кларк придвинулась к обогревателю и стала греть руки.
— Ты можешь себе такое представить? Работать двадцать четыре часа в сутки в любую погоду?
Ребус обошел бытовку, просмотрел правила безопасности, прикнопленные к пробковому щиту, и письма с бланками, пачкой лежавшие рядом со словарем. Тут же было зарядное устройство, хотя телефона он не увидел. На календаре — фотография светловолосой модели на ярко-красном мотоцикле.
— Наконец-то пошла работа, — проговорил он. — Это уже кое-что, при наших-то успехах.
— И что ты думаешь?
— Она никак не могла пройти здесь незамеченной.
— Может, она сделала крюк по полю.
— С какой стати?
— А чтобы работяги не приставали. — Она посмотрела на него. — Такие вещи все еще случаются.
— Тебе виднее.
— Да, лучше. — Она оглядела бытовку. — И чем, по-твоему, они здесь занимаются в пересменок?
— Я думаю, выпивают, играют в карты и смотрят порнуху.
— Тебе виднее, — проговорила Кларк в тот момент, когда металлическая дверь распахнулась.
На пороге возник человек лет сорока с небольшим, с сединой в волосах и недельной щетиной. Он встретился взглядом с Ребусом.
— Привет, Стефан, — сказал ему Ребус. — Я надеюсь, ты держишься от греха подальше?
Стефан Скилядзь прожил в Шотландии бо́льшую часть жизни и три года из этой части провел в тюрьме за нападение, совершенное после суточного пьянства в квартире дружка в Толлкроссе. Ребус в то время работал инспектором и давал показания в суде. Скилядзь не признал себя виновным, несмотря на кровь на одежде и отпечатки пальцев на кухонном ноже.
Они втроем сели вокруг стола, и Кларк выслушала эту историю от Ребуса. Когда он замолчал, Скилядзь нарушил молчание вопросом:
— Ну и какого лешего вам надо?
Кларк ответила, толкнув к нему через стол фотографию Аннет Маккай:
— Она пропала. В последний раз ее видели в Питлохри — хотела поймать машину, чтобы ехать на север.
— Ну и что? — Скилядзь взял фотографию, и на его лице не отразилось никаких эмоций.
— Ваши ребята наверняка гоняют в Питлохри, — ответил Ребус. — Кто-то же должен привозить водку и сигареты.
— Иногда гоняют.
— Может, они пожалели ее?
— И высадили здесь? Уж лучше ей было дождаться кого-нибудь, кто повез бы ее дальше. — Скилядзь оторвал взгляд от фотографии и вопросительно посмотрел на Ребуса.
— Пожалуй, — согласился тот.
— Не могли бы вы взять фотографию и показать ребятам? — предложила Кларк.
— Конечно. — Он посмотрел на фото еще раз. — Хорошенькая. У меня дочь почти такая же.
— И что, тебя это спасло?
Скилядзь уставился на Ребуса.
— Я бросил пить. Взялся за ум. — Он постучал почерневшим пальцем по виску. — И больше ни к кому не лезу.
Ребус на мгновение задумался.
— У кого-нибудь еще из ребят ходки были?
— То есть нелады с законом? Зачем мне вам говорить?
— Затем, чтобы мы не вернулись сюда с иммиграционной и, может быть, налоговой службой. А проверяя каждого, мы уж позаботимся, чтобы и твое имя прозвучало в донесениях…
Скилядзь сверлил взглядом Ребуса.
— Вы и тогда были сволочью. Правда, не такой толстой и старой.
— Трудно не согласиться.
— Так что скажете? — спросила Кларк. Скилядзь повернулся к ней.
— У одного-двух, — сказал он наконец.
— Что у одного-двух?
— Были неприятности.
Она встала, нашла блокнот линованной бумаги и положила перед ним так, чтобы не закрыть фотографию.
— Напишите фамилии.
— Да что за глупость-то?
Она настойчиво протягивала авторучку, пока не заставила его взять. Когда минуту спустя он вернул ей блокнот, на листе были три фамилии.
— Дневная смена? — спросила она.
— Только первый из дневной.
