— Ну какой же ты глупенький. Разве это неудобно для парня — сказать, что он занимается гантелями, когда злой?
Я улыбался и думал, как это здорово, что я смог ее развеселить. Мы сидели рядом, глядя друг на друга и улыбаясь, и вдруг я понял, что я должен сказать ей то, что я думаю. Прямо сейчас, несмотря ни на какие обстоятельства.
— Мари… — начал я.
Но договорить мне не пришлось. Улыбка сползла с ее лица, и она очень серьезно сказала:
— Не надо, Андре. Пожалуйста, не надо.
— Подожди, — попросил я. — Ты ведь еще не знаешь, что я хочу сказать.
Но она покачала головой.
— Я знаю. И поэтому прошу тебя не говорить об этом.
Ее ладонь, еще влажная от слез, накрыла мою руку.
— Если ты это сейчас скажешь, я опять разревусь. И тогда ты меня так просто не успокоишь. Давай оставим все как есть, хорошо?
Я угрюмо кивнул.
Когда мы дошли до дверей ее комнаты, я задал нескромный вопрос, который вертелся у меня на языке от самого кафетерия:
— Если у тебя кто-то есть, зачем же ты пришла в институт?
— Дело не в этом, — ответила она. — Совсем не в этом. Спокойной ночи.
Затем неожиданно прикоснулась губами к моей щеке и скользнула к себе комнату.
Прошла еще неделя. Кроме разочарования, законно вызванного двумя проваленными экзаменами, она не принесла ничего. Учеба надоедала все больше и больше.
Одним унылым вечером, когда учиться уже больше не было сил, а ложиться спать еще было рано, я искал себе занятие. Мари училась и просила ее не отвлекать, у Поля никто не снимал трубку, а Эмилю я даже не пытался звонить. В это время он мог делать одно из двух: или корпеть над книгами, или спать. Я послонялся по комнате, пощелкал каналами моего странного телевидения и уселся на кровать. Было решительно непонятно, чем заняться. И неожиданно для себя я обнаружил, что опять думаю о ней. Об этой старухе с косой и будильником. Ее костлявый образ порядком мешал мне в последнее время. Катру говорил, что научиться ее игнорировать будет сложнее всего, и теперь уже ясно, что в этом он был прав. Чтобы победить сильного врага, его надо узнать… Что я знаю о смерти? Не об ее внешних проявлениях, не о том, как она обходится с другими, а именно о неотвратимом конце, что ожидает меня самого? Пожалуй, что ничего. Мне вспомнилась мрачная картина из какой-то старой книжки. Вытянувшийся в бешеной скачке огромный бледный конь. А на нем — неестественно длинный, худой, бледный всадник с темными провалами глазниц.
Вот и все, что я знаю. Негусто. Да и как можно об этом знать? Придет время — еще узнаю и пожалею, что узнал. Хотя нет, на сожаления не останется, времени. Ни на что не останется времени. А что, если попробовать вообразить себе, как это будет происходить? Но как можно представить то, что никогда не испытывал? Впрочем, если подумать, то почему же не испытывал? Ведь что такое смерть? Просто вечная потеря сознания. Для человека верующего ответ будет совсем другим, но я неверующий, так что остановимся на таком бесстрастном определении. Отметем боль, страдания, предположим, моя кончина будет тихой и мирной. Что остается? Вечный сон. Сон без сновидений и пробуждения. Значит, засыпая каждый вечер, я погружаюсь в подобное состояние? Тогда что же, в этом страшного? Это было бы страшно, если бы, уйдя в этот сон, я продолжал осознавать это. Если бы я оставался в полном сознании, в полном одиночестве и имел лишь это вечное небытие перед собой. А если это действительно так? Ведь никто не возвращается оттуда. Что, если это и есть то, что ожидает меня там? Ну и что? Разве это страшно? Вечное осознанное одиночество. Я чуть не вздрогнул. Это страшно. Это страшнее всего, что можно себе представить. Нет-нет, это слишком дикое и беспочвенное предположение. Я не знаю, что там ждет меня, но пусть это будет просто небытие…
Я лег на спину и, заложив руки за голову, попытался сосредоточиться на этой мысли. Когда-нибудь этот момент настанет. Я не знаю, где буду находиться, кто будет вокруг меня, что я буду чувствовать. Но независимо от обстоятельств я закрою глаза и умру. Меня не станет. Навсегда. Безвозвратно. Мое существование прекратится, как прекращалось существование миллиардов людей, живших до меня. Навсегда. Навсегда… Ну и что в этом страшного? Это не раздирающая все тело боль, не душевные терзания, это просто небытие. Разве это страшно? Просто небытие… Окончательное. Бесконечное… Разве это страшно?
Я все настойчивее и настойчивее пытался представить себе этот момент. Закрываю глаза… Темнота… Я медленно исчезаю. Разве это страшно?.. Я больше никогда не открою глаза. Никогда не встану на ноги. Никогда не услышу голоса тех, кто мне дорог. Никогда. Это будет вечный беспробудный сон… Нет, сон — это неверное слово. Совсем неверное. Как бы ни был глубок мой сон, в нем я дышу. Мое сердце бьется. Кровь толчками разносится по телу. Я могу почувствовать боль, холод, прикосновение. Я могу проснуться. Я живу. Вот в чем разница. Я живу! С момента рождения я ни на миг не прекращал жить. Я засыпал, болел, терял сознание, отключался на операционном столе, но все это было несущественно, потому что я ни на секунду не прекращал жить! Но в тот, в тот момент все станет иным. И я буду это знать. О, я буду хорошо понимать, что это — не сон. Сердце в последний раз вздрогнет и остановится. Дыхание прервется. Все чувства уйдут. Кровь темной стоячей водой станет в сосудах. Лишенный свежей крови и кислорода мозг в последних судорогах наполнится странными картинами. Мелькнет бледный всадник на бледном коне. И наступит темнота.
Темнота… Какие-то жирные черные пятна. Они шевелятся, наползают друг на друга. Сливаются в темноту. Сейчас она поглотит меня. Все мое сознание растворится в ней. У меня не будет даже этих угасающих мыслей… Разум вскрикнет в последний раз и исчезнет. Всепоглощающая темнота… Она засасывает, она охватывает все, что было мной, она хищно протекает во все уголки погибающего сознания, забирается в каждую клеточку… Она зовет… зовет… Я почувствовал странный холод во всем теле. И, вздрогнув, открыл глаза. На какую-то секунду мне показалось, что еще немного — и пути назад не будет. И тут меня сдавил запоздалый страх. Даже не страх, а какое-то неясное щемящее чувство, отдающееся мерзким ознобом во всем теле. Как будто я заглянул в комнату, в которой находилось нечто, что было лучше не видеть, о чем лучше было вообще не знать.
Я вскочил на ноги, изо всех сил вдохнул, сжал кулаки, напряг руки. И замер, прислушиваясь к этому незаметному до сих пор, но такому бесконечно важному ощущению. Ощущению жизни. И звенящий озноб медленно отступил. Я устало опустился на кровать, чувствуя себя абсолютно выжатым. Что это было? Этот неконтролируемый темный страх — откуда он вдруг взялся во мне? Я ощутил, что затронул что-то, что трогать нельзя, какие-то струнки, к которым не надо прикасаться. Нет, человек не должен думать об этом. По крайней мере, так думать. Это слишком тяжело, это противоестественно.
И все же почему это было так страшно? В конце концов, тот миг, когда мне показалось, что я проваливаюсь в бесконечную черную пустоту, не был так уж неприятен. Сильная боль может быть гораздо хуже. Что же испугало меня? Что? Осторожно, мелкими шажками, продвигаясь вперед, я стал вспоминать. И минут через пять я понял. Не ощущения сделали этот момент таким ужасным. Не мертвая засасывающая темнота. А его неотвратимость. Нет в мире силы, которая сможет отменить его. Я состарюсь и умру. И будет это не так уж нескоро. Ну еще шестьдесят, семьдесят, ну пусть даже восемьдесят лет. Но этот момент придет. Я перестану существовать. Черная зовущая темнота поглотит меня навсегда. И теперь эта мысль всегда будет со мной…
