на грудь и заглядываю снизу вверх в лицо, надеюсь, преданными и честными глазами, – мы не станем его убивать.
– Ладно, один прислужник, хорошо, я смирился, – пышет гневом Лэйшэн. – Но два! И второй тоже… – Кажется, кое-кого сейчас хватит удар, и он грохнется.
– А что я? – нагло заявляет Хушэнь. – Я веду себя культурно.
– Ты почти голый! – Фэн Лэйшэн убирает меч и закрывает ладонью лицо. – У вас, чудовищ, вообще есть какие-то понятия о приличиях?
– Есть, но несколько своеобразные, – уплетая за обе щеки, отвечает Хушэнь.
Фэн Лэйшэн впивается в меня глазами.
– И как ты мне все это объяснишь?
Я развожу руками и произношу:
– Ну… Если хочешь получить назад жену, придется принять и ее кота. Ну или двух.
Эпизод 9
Для богов наша жизнь – просто партия в вэйци…
– Двух котов, значит. – Фэн Лэйшэн приходит в себя, словно после быстрого бега – хватается за грудь и выставляет вперед руку. – Хорошо… Очень хорошо… Я почти спокоен. У меня только один вопрос: а спать они тоже будут с тобой?
– Ну разумеется, – отзывается Хушэнь, продолжая лопать нашу еду. – Где же еще?
Маогуй обижен, поэтому поддерживает его лишь молчаливым и мстительным взглядом.
– Немыслимо! – шипит Фэн Лэйшэн. – То есть со мной ты спать отказываешься, а с ними… с этими чудовищами… – Он задыхается от возмущения, тонкий палец, указывающий на жующего Хушэня, дрожит.
– Между вами есть одна малюсенькая разница. – Показываю на пальцах. – Никто из них не пытался убить меня или оскорбить. Я доверяю им, а тебе – нет. И еще кое-что: я сама чудовище, жуткая тварь, а ты – охотник на таких, как я, – злюсь я.
Не знаю, каким образом Фэн Лэйшэну удается взять себя в руки, но отвечает он мне уже спокойно, даже с легкой грустью:
– Вот, значит, как. – Следует тяжелый и какой-то даже обреченный вздох, а потом горькая усмешка кривит красивые губы. – Им доверяешь, а мне – нет?
Пожимаю плечами, хмыкаю и пытаюсь отойти от него, но Фэн Лэйшэн удерживает мою руку, прижимая к своей груди.
– Что я должен сделать, чтобы стало наоборот? – спрашивает, заглядывая в мое лицо. И на краткий миг в его глазах мелькает такая боль, что даже у меня заходится сердце. Но он тут же прячет эмоции, опуская длинные ресницы.
Уж не знаю, кто тянет меня за язык, но я отвечаю, отворачиваясь в сторону:
– Не знаю. Может быть, самому умереть за меня?
Сердце под моими пальцами обреченно ухает, и Фэн Лэйшэн произносит:
– Хорошо.
Вскинув на него взгляд, я ловлю отчаянную решимость.
Нет-нет-нет, смерти я ему точно не желаю! Зачем же он так?
Лэйшэн отпускает мою ладонь, нежно пожав ее перед этим, легко кланяется и говорит:
– Желаю приятно провести время. Я уже наелся, и у меня дела. Продолжайте без меня. Повозка будет ждать внизу, потом тебя… вас… всех… отвезут в мое поместье.
Разворачивается и уходит.
– Он безнадежен, – говорит Хушэнь и смотрит вслед Фэн Лэйшэну с непонятным мне сочувствием.
– Мерзкий! – не соглашается с ним Маогуй. – Как мне теперь ходить в туалет? – Он тянет себя за штанину. Сейчас на нем темная рубашка с косым воротником и короткие черные шаровары. Завершают наряд холщовые туфли. В сочетании с лысиной, большими острыми ушами и громадными, в пол-лица, светло-зелеными глазами выглядит он даже мило. Этакий юный послушник какого-нибудь далекого монастыря. Только вертикальные зрачки все портят.
– Если наелись – идемте, – говорю я и киваю на дверь. Хушэня даже беру за руку и тяну за собой.
– Эй, постой, хозяйка! – кричит Тигриный Бог и старается влить в себя побольше вина из нефритового кувшинчика. – Я еще не все попробовал!
– Ничего, – злорадно произношу, так как все еще злюсь за сорванный завтрак, – будут обед и ужин. Наешься!
– Точно будут? – интересуется Хушэнь.
– Обязательно, – обещаю я, хотя сама не уверена даже в следующей минуте, – но пока что надо тебя приодеть.
Рыжая бровь ехидно изгибается:
– А чем моя одежда плоха?
Тигриный Бог поднимается во весь свой немалый рост – он, конечно, ниже Лэйшэна и Пепла, но тоже весьма внушительный – и разводит руки в стороны, из-за чего его и без того куцая одежда ползет вверх.
Я краснею, отворачиваюсь и закрываю глаза рукой.
– Извращенец! – кричу. – Сам же понимаешь чем!
– Конечно, хозяйка. – Он касается моего плеча, наклоняется и трется щекой, будто ластится. – Только если моя одежда так неприлична, ты правда хочешь, чтобы я в таком виде спустился вниз?
Меня обдает жаркой волной стыда.
– Нет-нет-нет! – Зажмуриваюсь. – Быстро в браслет! Выпущу, когда зайдем в лавку.
– Мурф, – раздается около уха, горячий язык проходится по щеке, и золотистый дымок исчезает в амулете.
Теперь можно выдохнуть более-менее спокойно и все как следует обдумать. В первую очередь – одеть Хушэня, не хочу, чтобы он и впредь появлялся передо мной в том, в чем обычно появляется.
– Маогуй, а тебе лучше… – Не договариваю, потому что он и сам, задрав нос, превращается.
Я вовремя прикрываю рот рукой, иначе бы рассмеялась громко и неприлично. Шерсти у Маогуя не прибавилось, зря он боялся, зато теперь на нем красуется маленький костюмчик монаха. Кот оглядывает себя и… теряет сознание. Мне только на руку – подхватываю его и выхожу к служанкам.
Янь Мин прямо-таки попрыгивает на месте от любопытства. Ныряя за мной, она тут же тараторит:
– Госпожа, госпожа, дознаватель Фэн ушел так рано… Из комнаты, где вы кушали, доносился такой грохот! Дознаватель очень нетерпелив. – Девушка густо краснеет от своих предположений, но, не получив от меня нужного ответа, продолжает: – Это неудивительно, он ведь так долго искал вас!
– Искал меня? Так он сказал… – Становится интересно, что Фэн Лэйшэн наплел обо мне слугам.
– Дознаватель Фэн сказал, что много лет назад потерял свою любимую жену. Что вы были серьезно ранены и даже отравлены, из-за чего потеряли память и не могли сами вернуться к нему. Это так трогательно! В наше время настоящая любовь так редка.
Дядюшка Жу учил меня: если хочешь убедительно лгать, то положи четыре доли правды и одну долю лжи. Фэн Лэйшэн даже не солгал – он просто не рассказал всей правды. Оттого-то со стороны его поступок и впрямь выглядит как верх благородства и заботливости. И еще сильнее запутывает меня. Впрочем, не время болтать со служанкой о муже. Есть дела первостепенной важности.
– Мин-эр, – осторожно касаюсь ее руки, – ты говоришь, что выросла здесь. А вот
