в чьих руках политическая, физическая и экономическая власть, берут то, что они хотят, когда хотят и сколько хотят, в любое время.
Я устала от бесконечных воскрешений карьер насильников и сексуальных эксплуататоров — режиссеров, политиков, директоров корпораций, актеров, спортсменов, — тогда как жизни тех, над кем они надругались, разрушены навсегда и эти женщины вынуждены жить в социальном и эмоциональном изгнании.
Я устала от пассивности хороших мужчин. Где вы, черт побери? Вы живете с нами, занимаетесь с нами любовью, становитесь нашими отцами, друзьями, братьями, мы кормим вас, ухаживаем за вами, поддерживаем вас, так почему вы не восстанете вместе с нами? Почему вас не выводит из себя унижение и жестокость по отношению к нам?
Я устала от бесконечных мыслей о насилии, не перестаю об этом думать с тех пор, как мне исполнилось пять лет.
Меня тошнит от насилия, я возвращаюсь к мыслям, которые повергают меня в перманентную депрессию и гнев.
Я устала читать ужасные истории о насилии, переполняющие мой почтовый ящик каждый час, каждый божий день.
Я устала подбирать слова и говорить о насилии вежливо. Хватит, мы и так слишком долго входили в положение.
Нужно, чтобы люди хотя бы попытались представить — раз и навсегда, — каково это, когда в твое тело вторгаются без предупреждения и разрешения, когда твой разум разрывается на части, когда твоя душа разлетается на осколки.
Нужно БОРОТЬСЯ С НАСИЛИЕМ во всех школах, в парках, на радио и телевидении, в домах, офисах, на фабриках, в лагерях для беженцев, на военных базах, в подсобках, ночных клубах, темных переулках, залах суда, кабинетах ООН.
Потому что мы все от этого устали, с нас хватит!
Революция рождается в моем теле
Посвящается женщинам из Тондо (Филиппины)
Революция рождается в моем теле.
Она больше не будет ждать.
Моей революции не нужно чье-то одобрение
или разрешение.
Она начинается, потому что должна начаться
в каждом квартале, деревне, поселке и городе.
В племенах и студенческих компаниях,
среди женщин на рынке и на автобусной остановке.
Она может быть постепенной и мягкой,
А может — спонтанной и громкой.
Может быть, она уже происходит.
Может быть, она творится в вашем шкафу
и ящиках, в ваших ягодицах, ногах
и размножающихся клетках.
В обнаженных губах, тугих сосках
и налившейся груди.
Моя революция пульсирует ненасытным ритмом
между ног.
Моя революция жаждет умереть за это.
Моя революция готова к большой жизни.
Моя революция вот-вот низвергнет
Патриархальный образ мыслей.
Моя революция не будет спланированной,
Хотя она и начинается с нескольких знакомых шагов.
Моя революция отрицает жестокость, но не робеет
перед опасными гранями, за которыми яростное
сопротивление перерастает в нечто большее.
Моя революция — в этом теле.
В этих бедрах, сжатых от страха перед мизогинией.
В этой челюсти, онемевшей от голода и жестокости.
Моя революция — это связь, а не потребление.
Страсть, а не выгода.
Оргазм, а не собственничество.
Моя революция поднимается из недр земли,
За нее и во имя ее.
Она понимает, что каждый раз, когда мы сверлим
и бурим ее кору, чтобы добыть ее сокровища,
Каждый раз, когда сжигаем и тревожим ее,
Мы вместе с ней истязаем сам дух нашего будущего.
Моя революция не стыдится прижаться к ее телу,
Прильнуть к стволу фикуса, кипариса, сосны, дуба,
каштана и шелковицы,
Красного дерева и платана,
Чтобы, не робея, поклониться невероятным желтым
птицам и розово-голубым небесам, безумным
пурпурным бугенвиллеям и лазурному морю.
Моя революция с восторгом целует ноги матерей,
и нянюшек, и служанок, и прачек, и кормилиц,
И лекарей, и всех, кто дарит жизнь
и кто есть жизнь.
Моя революция — на коленях.
На коленях перед всем святым.
И перед теми, кто несет на себе тяжкое бремя
В голове и на голове, на спине
И в сердце.
Моя революция требует остановки,
Она ждет уникальных людей,
Она полагается на нарушителей спокойствия,
анархистов, поэтов, шаманов, провидцев,
сексуальных искателей,
Таинственных путников, канатоходцев и всех,
кто не боится дальней дороги и сильных чувств.
Моя революция приходит неожиданно.
Она не наивна, но верит в чудо.
Ее нельзя впихнуть в рамки, наклеить на нее
ярлык или этикетку,
Нельзя даже локализовать.
Она несет пророчество, но не предписание.
Ее определяют тайна и экстатическая радость.
Она требует внимания.
У нее нет центра, хотя мы все знаем, куда идем.
Она происходит на всех стадиях, и одновременно
Она происходит там, где вы живете, и повсюду
Она осознает, что различия разъединяют.
Ей нужно спокойно сесть и пристально
заглянуть мне в глаза.
Так иди же вперед,
Любовь!
А потом мы прыгали
Во сне он приходит
И садится напротив меня
За нечто вроде стола
Со столешницей, расписанной звездами.
На нем — его старый желтый свитер,
Который он обычно носил дома.
Вид у него неловкий.
Он старше, чем я его помню.
И еще он печален.
Очень печален.
Я помню эту печаль.
Я жила в этой печали
Как в тумане,
Как зараженная вирусом.
Я отдала ему свое тело,
Чтобы печаль ушла.
Он взял мое тело,
Чтобы уменьшить печаль,
А когда не вышло,
Сделал меня такой же печальной, как он сам.
Но теперь, за этим столом,
Расписанным звездами и падающей галактикой,
Которая, кажется, вот-вот оживет между нами,
Я знаю наверняка, что его печаль — только его,
И не шевелюсь,
Не ухожу и не приближаюсь к нему.
Я ощущаю странное спокойствие,
Поднимаю глаза и вижу,
Что вокруг нас широким кругом сидят
Тысячи, миллионы людей
И мы где-то вроде амфитеатра.
Люди терпеливо и молча ждут.
Кто-то из женщин вяжет
