за покупками в полночь,
Можно было попросить товар в долг
И расплатиться, когда появятся деньги.
Теперь же все откладывают на черный день.
«Эй, мисс Пэт, чего это ты там стряпаешь?»
Ее маму нашли мертвой на прошлой неделе.
А было ей всего двадцать девять.
Говорят, умерла от осложнений.
Но теперь так говорят всегда,
Когда кто-то накладывает на себя руки.
Ее бедная мать так и не оправилась
после наводнения.
Я слышала, она напилась чистящего средства.
Не родись я здесь — клянусь, взяла бы да уехала.
Моя дочь — мать-одиночка.
Чем больше работает, тем меньше зарабатывает.
Ей нечем оплачивать счета,
Не на что купить колечко для дочери
Или платье для выпускного.
Я неважно себя чувствую,
Но стараюсь не думать об этом.
«Эй, мисс Пэт, чего это ты там стряпаешь?»
Это моя лучшая подруга Мэри.
Иногда помогает мне готовить.
Думаю, она старается прогнать от себя
Мрачные мысли.
Сегодня мы делаем сандвичи
Для ребят из второй линии, проходящих мимо.
Мою подругу Мэри пытаются выжить,
Пытаются прогнать отсюда,
Называют это «корректировкой цен на топливо»,
Дерут с нее бешеные деньги каждый месяц,
Но у нее нет газа.
Они и счетчик для газа забрали.
Мой муж работает на стройке
Сейчас у него совсем мало работы —
Из-за дождя или дешевой рабочей силы.
Каждый день он сидит
С потрепанной табличкой и продает пеканы
По доллару за мешок.
Он стал совсем другим.
Он уже не тот, что прежде.
Такси у нас бывает редко:
Боятся, что в них будут стрелять —
Ранят или убьют.
Думаю о том, кто же тогда я —
Пуленепробиваемая или уже мертвец?
«Эй, мисс Пэт, чего это ты там стряпаешь?»
Это мой пастор
Он хочет суп яка-мейн —
Лапша, лук-порей, говядина, соевый соус и яйца.
Его жена не умеет готовить этот суп
И вряд ли научится.
А мне мой пастор нужен довольным и сытым,
Тогда его проповеди убедительнее.
Мы починили крышу нашей церквушки,
Подлатали пол.
Мой пастор говорит, что мы пройдем через это
И станем лучше, чем прежде.
«Эй, мисс Пэт, чего это ты там стряпаешь?»
Я слышу, как она иногда зовет меня,
Шепчет, как безумная, у меня под дверью.
Мисс Руби, которой было восемьдесят два года,
Съела все мои креветки-барбекю.
Я и не возражала: она была тощая, как жердочка.
Наотрез отказалась уходить,
Все сидела и сидела на своей крыше.
Поток подхватил ее и унес,
Но она все еще здесь,
Шепчет у меня под дверью, как другие:
«Эй, мисс Пэт, мисс Пэт, я есть хочу,
Я пытаюсь попасть домой».
Ты выкрикиваешь мое имя у ворот.
Хорошо-хорошо, сейчас принесу поесть,
Приготовлю вам «лекарство».
Я готовлю изрядную порцию гнева.
Я готовлю дамбу, которая выдержит
Правительство, которому не все равно,
Добавляю воды и соли, щепотку бунтарского духа.
Я варю горе
И семью.
У меня на плите варятся суп гамбо,
Джамбалайя,
Макароны с сыром,
Ростбиф и сопротивление.
Щепотка специй и память о предках.
И право, и воля остаться на этой земле,
Где я варю еду.
Я варю, все варю и варю.
Я устала от этого!
Я устала от насилия.
Я устала от насилия среди бела дня.
Я устала от культуры, где насилие процветает, менталитета, допускающего его.
Я устала от страниц в Facebook, посвященных насилию.
Я устала от тысяч подписчиков на этих страницах, не стесняющихся писать на них свои настоящие имена.
Я устала от людей, заявляющих о своих правах на страницы о насилии, называющих это свободой слова и оправдывающих все шуткой.
Я устала от обвинений в отсутствии чувства юмора, от заявлений, что у женщин нет чувства юмора, тогда как большинство знакомых мне женщин отлично умеют шутить. Просто мы не считаем, что пенисы, которые без спросу вставляют в наши анусы или вагины, это невероятно смешно.
Я устала от того, как долго все реагируют на насилие.
Я устала от того, что сотни тысяч женщин в Конго до сих пор ждут, когда изнасилования прекратятся, а насильников призовут к ответственности.
Я устала от того, что тысячи женщин из Боснии, Бирмы, Пакистана, ЮАР, Гватемалы, Сьерра-Леоне, Афганистана, Ливии и множества других мест все еще ждут правосудия.
Я устала от насилия среди бела дня.
Я устала от клиник в Эквадоре, куда насильно отправляли лесбиянок, где их пытают, чтобы они стали «нормальными».
Я устала от того, что каждую третью женщину в армии США насилуют так называемые «братья по оружию».
Я устала от людей, запрещающих изнасилованным женщинам делать аборт.
Я устала от парней из братства в Университете Вермонта, которые голосуют за то, кого им больше всего хотелось бы изнасиловать.
Я устала от того, что жертв насилия повторно насилуют, когда они объявляют об этом во всеуслышание.
Я устала слышать о том, что изнуренных голодом сомалийских женщин насилуют в лагере беженцев Дадааб, или о том, что никто не сказал об изнасиловании женщин во время протеста «Захвати Уолл-стрит», потому что они участвовали в движении, объявившем войну разграблению казны и планеты, как будто это оправдывает насилие над ними.
Я устала от того, что женщины не хотят признаваться в изнасилованиях, так как их убедили, что это их вина.
Я устала от того, что жестокое обращение с женщинами до сих пор не является проблемой первостепенного значения в мире, несмотря на то что каждая третья женщина хотя бы раз в жизни подвергается насилию или избиению. Ведь уничтожение личности женщин, лишение их права голоса и подавление их самооценки — это разрушение самой жизни.
Без женщин нет будущего — так-то.
Я устала от культуры насилия, где те,
