потом письма стали приходить все реже и реже, пока совсем не исчезли. Ничего удивительного в этом не было, ведь их район еще с мая находился в оккупации. Все мысли о доме как-то ушли на второй план. Петру удалось забыться в беспрерывных нарядах, тренировках, учебно-полевых выходах и стрельбах. Неожиданно для самого себя, он понял, что ему нравится служба, чувства товарища, локтя, беседы по вечерам в Красном уголке, строевые смотры и наряды на кухню. Его сорокалетнего мужика захватила эта жизнь, закрутив в колесе времени, не давая скучать, не давая думать, не давая времени писать длинные и тоскливые письма.
Только вечерами иногда накатывала тоска по жене, детишкам, по родному селу с его обширными полями, бурлящим по весне ериком, запахом сирени, сладко растекающемся по улицам деревни, по знакомым лицам соседей, по обычной работе, по запаху лошадиного пота, по спелой пшенице, по обычной мирской жизни. Накатывало, но он старался гнать эти мысли подальше, настраиваясь на боевой лад.
Сержанта ему все-таки не дали. Майор Тополь подсуетился, накатав огромный семистраничный рапорт на имя начальника особого отдела Резервной армии. Эта история еще долго аукалась не только для Петра, который не вылазил из караулов и нарядов. Но, по слухам, и для комдива Перховича. Гришка Табакин, который все в этой жизни знал и везде имел своих информаторов, словно паук, сплетая вокруг себя сеть сплетен и интриг, говорил, что Франца Иосифовича вызывали в особый отдел армии и требовали объяснений, болтали даже о возможном снятии с дивизии, но обошлось…Перхович был мужик справедливый.
Но насчет сержанта Петр и не жалел! Он никогда не хотел отвечать за людей, поднимать их в атаку. Объясняя и мотивируя что-то. Не его это было! Не его! Так что все хорошо, что хорошо кончается!
С самого утра рота шумела, как растревоженный улей. Строились самые нелепые предположения о том, куда их могут выдвинуть. Петр молчал и ждал, что рано или поздно им все объявят. Так и вышло!
Где-то к обеду в роту забежал дневальный и сообщил, что Зубов объявил общее построение.
– Вот оно!– радостно воскликнул рядовой Степкин, до хрипоты спорящий с Табакиным о том, что под Сталинградом нам делать нечего.– Сейчас-то нас Прохор и рассудит!
Бегом выбежали из барака, в котором за три месяца уже успели обжиться. Не было в нем уже ужасающих щелей в стенах. Их заделали глиной. Сложили настоящую русскую печь, постелили полы. Лейтенант откуда-то достал кровати, и быт наладился. Покидать теперь это все было если не тоскливо, то грустно это точно.
На плацу стоял полковник Перхович, усталый до невозможности, бледный и не выспавшийся. Сколько бессонных ночей он провел, строя планы, обучая солдат, проводя совещания. Теперь настало время проверить, было ли это все зря или нет? Рядом с ним топтался Зубов, надевший по такому торжественному случаю парадный мундир, блестя новенькими золотистыми пуговицами и свеженькой фуражкой. Чуть поодаль майор Тополь, который сразу же поймал взгляд Петра и неприятно скривился. Мол, знаем мы вашу сволочную душонку Петр Федорович, знаем…И будет за вами особенный пригляд.
Прочитав это все в глазах особиста, Подерягин опустил голову и занял свое место в строю.
– Становись!– браво прокричал Зубов. Со времени их первого знакомства молодой лейтенант возмужал, повзрослел, а в голосе возникла необходимая для командира твердость. С того последнего раза им не приходилось разговаривать по душам, и ни Петр, ни сам Зубов никогда не подавали вида, что эта беседа у них состоялась.– Равняйся! Смирно! Равнение на середину!
– Отставить равнение…– тихим голосом проговорил Франц Иосифович, махнув рукой на марширующего на доклад Зубова.– Ну, вот и дождались, братцы…– начал полковник, вглядываясь в каждое лицо, в каждого солдата, стоящего в строю. Он научил их всему, чему только мог и знал сам. Теперь все было только в их руках. Сколько из них вернется к женам, к матерям живыми? Этого Перхович знать не мог. Он был уверен в другом, что сделал все возможное, чтобы вернулся каждый.
Рота почтительно замерла в звенящей тишине. Комдив покашлял и достал белый альбомный лист шифрограммы.
– Рота, смирно!– скомандовал он.– Слушай, боевой приказ!
Сердце Петра отчаянно застучало от предвкушения самого крупного и переломного события в его жизни. Почему-то он был уверен, что отныне его жизнь разделится на две половины. Ту что была до чтения этого боевого приказа и ту, что будет после…
– Командующий резервной армией 27 июня 1942 года. Распоряжением Ставки ВГК и Генерального штаба приказываю частям и соединениям 100-ой дивизии немедленно передислоцироваться на участок линии Масловка – Таврово. Прибыть в распоряжение командующего Воронежским фронтом не позднее 12 июля сего года. Частям и подразделениям тыла и транспорта Резервной армии обеспечить все необходимым дивизию.
– Вот тебе и раз…– прошептал над ухом мне Гришка.– А то Сталинград, Сталинград…
– Так это вам до дома рукой подать!– ухмыльнулся пулеметчик Алеша Чирков.
– Да вам до Миллерово тоже недалече!– буркнул в ответ Табакин.
– Миллерово под немцем!
– А наши будто нет…
Стоящий возле Перховича Прохор Зубов показал им тайком кулак. Призвав к тишине. Франц Иосифович еще что-то хотел добавить к боевому приказу.
– Братцы! Я сделал все, что мог, научил всему, что сам знал…Теперь дело за вами! Ваша рота вместе с 460 стрелковым полком отправляется первой сегодня вечером. Прошу серьезно отнестись к возложенному на вас ответственному заданию и не посрамить славы нашего подразделения.
– Ура!– громко и раскатисто прокатилось над плацем.
– Ура!– кричал Петр
– Ура!– надрывал голос Гришка Табакин.
– Ура!– подхватил их порыв лейтенант Зубов.
Только майор Тополь стоял в сторонке и посмеивался над какими-то своими мыслями. Неожиданно Франц Иосифович, будто вспомнил он нем, поманил рукой, выпуская вперед.
– Товарищ майор хотел бы сказать несколько слов…
Тополь откашлялся и вышел вперед. Уперев руки в крепкие бока, осмотрел всю роту строгим взыскательным взглядом.
– Едем мы на войну, а значит, вас там будут убивать, вам будет страшно, больно. В многие головы закрадутся крамольные мыслишки об отступлении, сдаче в плен и тому подобное…Помните, что приказ «Ни шагу назад» нашего мудрого учителя товарища Сталина никто не отменял! За любые попытки саботажа, трусости или малодушия вас ждет расстрел! Ты понял меня, Табакин?– взгляд особиста уперся в Гришку, но Петр отлично знал, кому именно предназначались эти слова. Значит не простил Тополь истории с бежавшими зеками, запомнил…Подумал про себя Подерягин, в упор глядя на особиста.
– Так точно, понял, товарищ майор! – браво отрапортовал Табакин.
– Вот и хорошо…Я хочу, чтобы каждый это понял и намотал себе
