казалось, я не смогу ходить неделю. Но это боль ничто, по сравнению с душевной. Я так была ослеплена вчерашней выходкой моего хозяина, что позабыла об их настоящей сущности. Какая я дура, просто дура, начиная, тупая девчонка. Никуда я не выберусь, никто меня не спасет.
В глазах еще периодически темнело, пока я смотрела на руки, пережатые цепью. Я уже не могу терпеть, я устала, устала, пусть это прекратиться! Но это не прекращалось, он поставил меня раком и входил словно еще глубже в мою сухую промежность. Куда он пытается попасть, в мой узкий таз? Его руки прижимали меня за лопатки к кровати, которую я теперь тоже ненавидела.
Когда он закончил, отстегнул меня от оков и отнес к лифту. Я была обессилена, не в силах идти и даже думать. Хочу просто лечь где-нибудь, хоть тут на полу. Все мои надежды на более-менее нормальное отношение рухнули. Какая же я ущербная. Голая, избитая, истекающая кровью. Просто невыносимо смешны все мои попытки сопротивляться судьбе.
Он швырнул меня словно ненужную, надоевшую вещь у дверей лифта на моем этаже, и я осталась лежать прямо там, трогая руками прохладной пол. Моя губа до сих пор кровоточила. Я посмотрела на запястья, они синие, передавленные. Пальцы совсем онемели. Ладно. Мне уже все равно.
— Господи, милая, — ко мне подбежала Мила, но я не то что была рада ее видеть. Я вообще ничему не была рада. Хочу остаться лежать прямо тут. Грязная, использованная, разбитая и голая. Лучше бы они меня убили.
Дмитрий
Сегодня я вернулся поздно. Уже за полночь. Много дел было, устал как собака, еще и дорога сюда занимает достаточно времени, но я хотел увидеть Веронику. Узнать, чем она сегодня занималась и не выкинула ли мои лилии. Я думал они ей нравятся, искренне думал, всегда. Идиот.
Я прошел в дом и остановился у лифта, видя следы крови на светлом полу. Оу, кому-то сегодня было больно. Ну ничего, заживет.
Я направился на кухню, хлебну кофейку и приму душ и пойду за Вероникой. За столом сидел мой друг, пил красное вино. Ох уж этот любитель виноградных напитков. Видимо это он с кем-то развлекался. Хулиган какой. Сколько его знаю в нем всегда жила особая жестокость и постоянная ненасытная сексуальная жажда. Ну что взять, молодой, кровь бурлит. Он был мне словно младший брат, я встретил его еще подростком.
— Ты я вижу буянил, — я принялся заваривать кофе, поставил кружку в кофе машину и выбрал двойное эспрессо.
— Твоя новая игрушка оказалась весьма строптивой, — сказал он и в этот момент я чуть не выронил все, что держал в руках. Я развернулся и надеялся, что ослышался.
— Что ты сказал? — решил все-таки переспросить.
— Вероника с характером, пришлось приложиться хорошенько, чтоб не вырывалась.
— Ты что сука наделал? — я уже был готов кинуться на него, разбить его лицо в кровь и приложиться, как он выразился, уже по нему. Но остановился, сжимая руки в кулаки.
— Ты так о ней печешься, нравятся тебе все Вероники? — ухмыльнулся он. Ухмыляйся, пока я тебя не убил.
— Это не обычная Вероника, а та самая, а ты сегодня сделал ей больно, — проронил я сквозь зубы и эмоции.
— Да ну, не говори, что она. Я то думал, что она тебе тыкает, — друг продолжал расслабленно пить вино.
Мне очень хотелось врезать ему. Показать ему, что тут не он решает кому причинить боль, а кому нет. Это мой дом, мои правила и мои девушки, то, что ему разрешено брать моих и жить тут, не значит что можно так издеваться над моими любимицами, я отдал ему Милу, вот пусть добр с ней и развлекается. Я опомнился, кулаками дела не решают.
— Она, Женя, она! И то, как ты с ней сегодня поступил мне не нравится. Она — моя! Не трогай больше ее, не подходи и не прикасайся. На пушечный выстрел чтобы тебя рядом не было, — прорычал я, разворачиваясь к кофемашине.
— Я же не знал.
Он позарился на мое! На мое! В следующий раз я не посмотрю на то, что он самый близкий мне человек, я сделаю ему больно, растопчу его по всем фронтам. Физически, в бизнесе, финансово, я его раскрашу. Разве то, что я запретил ему прикасаться к ней после красной комнаты не было поводом ее больше не трогать?!
— Теперь знаешь! Завтра поговорим! — я вышел из комнаты. Ярость кипела внутри меня и уже готова была вырваться наружу. Я залпом выпил кофе, оставив кружку на ближайшем столике и пошел искать аптечку. Раз была кровь, значит у нее есть раны. Мне нужно думать о том, как помочь ей, как угомонить ее боль и успокоить. Я не хотел, чтобы ей когда-то было больно и то, что я разделил с ним ее в первый раз не дает ему права прикасаться к ней и впредь.
Найдя все необходимое я спустился на -1. Тусклый свет, тишина, только Мила сидела на диване. Мила, Мила, еще одна страдалица рук моего друга. Однако сейчас меня интересовала звезда сегодняшнего вечера. Брюнетка тут же обернулась, прижимаясь к дивану. Да не трону я тебя, успокойся а. Она словно забитая мышь, изгой среди девочек на этаже, но это заслуга друга.
— Ника где? — на автомате крикнул я. Да, я зол. Максимально. Кровь бурлит и кипит в венах. Я хочу видеть ее. Усталость сразу пропала, ушла, словно и не было.
— Спит. Она измотана, — протараторила пышногрудая.
Я прошел в коридор.
— Она живая, у нее тоже есть чувства, а вы так с ней! Она этого не заслуживает! — видимо набравшись смелости выпалила Мила.
Я промолчал. Стоило бы что-то ответить, но это неважно.
В комнате было темно, я включил светильник и поставил перекись и бинты на тумбу. Ника сопела, укрывшись одеялом и свернувшись в клубочек, словно кошечка. Мне не хотелось ее будить, но раны обработать нужно. Я пытался забрать ее одеяло, но даже во сне она не хотела его отдавать. Тоже держаться за свое, моя маленькая бабочка. Я прикоснулся к ее плечу, и она резко проснулась и отскочила к стене. Ее глаза распахнулись и ее дрожащее тело приклеилось к углу.
— Не надо, не трогай меня, пожалуйста, — она чуть ли не плакала, а я смотрел на ее синюю шею, ее синие руки, разбитую губу и фиолетовый подбородок и очень хотел закопать Женю под какой-нибудь из елок во дворе. Однако это позже.
— Все хорошо, не бойся,
