Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 29
Глава 16. Возмездие
По боярину и боярыне тризну справили, похоронили. Гордею Симеоновичу младенца спасенного и кормилицу Василисину привезли.
Северин отправился посоветоваться к тысяцкому. Рассказал о Василисе и татях.
— Да, дела, — Ярец на куске бересты нарисовал острог, в котором, скорее всего скрывались разбойники.
— Тебе может, уже и не надо, а Северьян Сигурдович? Мы как-нибудь сами, клич кинем, прибыток посулим. Да и боярин Сударов, брат убиенного, обещал, что гривнами не обидит.
В тереме тысяцкого царили уют и чистота. Северин даже иногда представлял, как они с Василисой заживут в таком вот доме, где детский смех, и любовь.
От мечты, ничего не осталось, только месть. Змеей свернулась внутри, и исподтишка жалила сердце, ядом отравляла душу.
Ярец не обманул. Собрали около тридцати мужиков, пять саней, кто конными, а еще двое из дружины князя, те самые варяги, уцелевшие в бурю. Парни уже обзавелись семьями, жили у русских жен, и всем были довольны. Северин не ходил к ним в гости, он не хотел ворошить прошлое, слишком много горьких воспоминаний с этим связано.
Погода дарила ясные дни и морозец, снег хрустел под полозьями. Тысяцкий тоже отправился в поход, и Северин иногда садился в его сани, отогреваясь, под сшитым из волчьих шкур, пологом.
Он родился, в темную бурную ночь на отцовском драккаре, когда мать возвращалась вместе с отцом из похода в теплые земли. И мягкость звериных шкур своего первого ложа помнил отчетливо, и от волн спасали, и от холода. Дарили тепло, то, что не подарила мать. Он не хотел бы жену — воительницу. Если бы даже остался жить в родных фиордах, и ходил в походы с Гарольдом конунгом, жена ждала бы его дома. Милая, веселая, нежная. Как Василиса.
Варяг проснулся оттого, что сани встали.
— Вот, — еле сдерживая громоподобный бас, возвестил Ярец. — Здесь засаду оставим, если они к реке рванут, а сами их крошить пойдем.
— Остался бы ты тысяцкий, ведь не отрок уже и не юноша.
— Да, что ты? А я и не знал. Я за смертью не гонюсь, а вот ты, похоже, очень даже.
Так что слушайся, я тут голова! — Тысяцкий надел на свои могучие плечи кольчугу, на войлочную шапку, шолом, взял в руки палицу. И стал похож на былинного богатыря, о чьих подвигах пели сказители — бояны.
— Мы люди не гордые, впереди лучники пойдут, и с не простыми стрелами. — И Ярец подмигнул Севверину.
Погост с высокими кольями, в руку толщиной, без единой щели. И их все же заметили. За частоколом поднялась суета, запахло костровищем, видно ставили котлы с водой, чтобы кипятком ошпарить идущих на штурм воев.
Но на штурм никто сразу и не кинулся. Стрелы с зажженными фитилями градом посыпались на укрытые соломой крыши, на сараи и амбары.
«Конечно это не то, что в избе задыхаться от смрада. — Подумал Северин. — Но тоже хорошо».
Деваться разбойникам некуда, заливать постройки нечем, колодца не вырыли, за водой ходили к реке, вырубая проруби. Ту воду, что натаскали в бочонки, кипятили в котлах. Все новые стрелы летели, поджигая все, что могло гореть, пронзали татей. И скоро ворота открылись, и в лес на лучников побежала немалая ватага, с кольями и дубинами.
Одетые кто во что горазд, на ком — то даже женские душегрейки отороченные мехом.
— Вот теперь наше время, — Северин и тысяцкий кинулись в проем тлеющих ворот.
— За Новгород и Святую Софию! — закричали ополченцы. Северин рубил налево и направо, не зная устали. Лицо его и кожаные латы алели от крови, щит тоже. Он приносил Одину кровавую жертву, за Василису, за голубку, за яблочко наливное. Взмах, и рассеченное тело падает в черный от пепла снег. Взмах, и голова татя катится в костер. Прорваться никому не удалось, разбойники падали под градом стрел, и мечами ополченцев.
Во дворе уже никого не осталось, воины искали воров под крыльцами изб, а Северин открыл двери в небольшую церковь. Здесь у татей оказался воровской тайник. У стен стояли сундуки, лари, доверху набитые рухлядью и серебряной посудой.
Перед аналоем, стоял на коленях мужчина в добротном тулупе и крестил лоб, отбивая поклоны. Лысая макушка светилась в темноте, видимо намазанная лампадным маслом.
— Не убий, я пленник, тиун я боярский, вот те крест! — И мужичок на коленях пополз к Северину.
— Васа где? С тобой? — ни на что, не надеясь, кроме чуда, спросил варяг.
— Нет, она же там, в усадьбе, сгорела.
Северин опустил меч, и хотел уже развернуться и выйти, когда мужичок ловко зацепил его руками за сапоги и опрокинул на деревянный пол. Сам вскочил, в руке его блеснула сабля.
«Та самая, коей боярина и боярыню, сгубил», — понял Северин. На свое счастье он меча в ножны не убрал, потому славное оружие викинга вошло врагу прямо в живот. Рана мерзкая, долго мучиться будет Иуда. Тиун повис, обмякнув всем телом, но сабли не выпускал, правда, сил поднять ее, у предателя уже не осталось. Варяг ногой оттолкнул управляющего и поднялся, вытер меч о богатую, вышитую золотой нитью рубаху, понятно, что с боярского плеча украдена, и пошел к выходу. Саблю он прихватил с собой.
Навстречу ему воины тащили главаря, заросшего по самые глаза мужика, с выбитыми передними зубами.
— Куда его? С торца хотел убежать, там калитка у них слажена, — доложил один из воев, оставленных в засаде.
— На кол! — закричал тысяцкий. Северин не стал смотреть на это.
Ярец тоже, отошел к горевшему амбару, о чем-то поговорил со своими воями. Те вытирали окровавленные палицы.
— А ну-ка, — Ярец обернулся и неожиданно ловко побежал в церквушку, на ходу объясняя другу: «Тиун Иуда, боярина своего продал, дождался, как тот приедет, да охотники ему меховую рухлядь привезут, да мед, и позарился. Грех на душу взял, невинных людей на жуткую смерть обрек».
Северин, показал ему захваченную в бою саблю.
— Ах, уже успел, — Тысяцкий одобрительно покачал головой. Взял у варяга трофей.
— Помню, эту редкость, дорогая работа. У хазарина в
Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 29
