что оно сработает. Хоть как-нибудь.
Парковка, на наше счастье, закрытая. Тут всё закрытое, местные приспособились жить как тушканчики, ныкаясь от ветра и песка в свои норки. Две местных машины, остальные места пустуют.
— Левая или правая? — спросила девушка.
— А есть разница?
— Без понятия. Наугад.
— Тогда левая. У неё цвет приятнее, цыплячий такой.
— Дай сюда винтовку, — сказала Аннушка, открыв капот маленькой двухместной машинки.
Я протянул ей оружие, она открутила заглушку, вытряхнула чёрный цилиндр, вернула мне.
— Она же не будет так стрелять? — уточнил я на всякий случай.
— Нет, конечно. Не переживай, потом вернём как было.
Девушка принялась что-то решительно откручивать мультитулом в машине, капот узкий и маленький, и я не вижу что.
— Помочь?
— Да, вытаскивай эту хрень.
Аннушка отодвинулась и показала на блок аккумуляторов. Я взялся за ручки, присел, напрягся, потянул вверх. Нога взвыла болью, протез хрустнул, но справился.
— Извини, сама бы я никак, а вдвоём не повернуться.
— Ничего, — я осторожно опустил тяжеленный кубик на пол и сел рядом. Стоять стало решительно невозможно. Моя мобильность падает на глазах, скоро будет проще пристрелить, как хромую лошадь.
Аннушка достала из другого кармана моток синей изоленты и снова склонилась над капотом. Я смотрел на обтянутую кожаными штанами задницу и думал, что она мне чертовски нравится. Не задница… хотя задница тоже, факт, а девушка. Интересно, сколько ей лет? Никак не могу понять. Выглядит на двадцать пять, пожалуй. Максимум тридцать. Макияжа ноль, так что возраст не скрыть, но всё равно не оставляет ощущение, что она старше. Что-то есть в её синих глазах такое, очень взрослое.
— Тебе сколько лет? — спросил я прямо.
Она застыла на секунду, спина напряглась.
— А разве можно спрашивать девушек о возрасте?
— Нет. Не отвечай, если не хочешь.
— Послушай, солдат, — Аннушка развернулась ко мне лицом и села на край моторного отсека, поставив ботинок на бампер. — Давай я тебе прямо скажу. Не вздумай в меня втрескаться. Это крайне хреновая идея, поверь. Все понимаю, романтика, приключения, а тут моя жопа перед глазами маячит. Адреналин, тестостерон, физиология. Жопа у меня ничего, знаю. Может быть, нам встретится ванна с пеной и я тебе дам. Может быть. Ты, вроде, не козёл, да и я не особо ломаюсь при случае. Но вот этих всяких «отношений» нахрен не надо. Я обаятельная, мужики ко мне липнут, так что это не первый такой разговор. Если поймёшь правильно — может быть, будем друзьями. Если обидишься — ну, твои проблемы. Дело не в количестве ног и вообще не в тебе, если это важно. Просто не моё это — чувства, там, всякие. В жопу их.
— В жопу так в жопу, — не стал спорить я. — Значит, не скажешь, сколько лет?
— Не знаю точно, — вздохнула она, снова ныряя под капот. — В некоторых местах со временем такая херня творится… Не попадал?
— Нет, как-то миновало. Или не замечал просто. Я не особо внимательно слежу за календарём.
— Как и все мы, — фыркнула Аннушка. — Толку в нём, когда миров много… Но вообще, туда, где время кусает себя за хвост, вашими мародёрскими тропами не попасть. Ладно, не буду кокетничать — точную цифру не назову, но я сильно старше, чем выгляжу. Такой ответ тебя устроит, солдат?
— Конечно. Мне плевать, в целом, просто интересно стало.
— Врёшь. Ты ко мне подкатывал.
— Вру, — согласился я. — Подкатывал. Жопа красивая и изолента в кармане. Никогда не мог устоять перед изолентой.
— У меня до чёрта всего в карманах, я девушка запасливая. Ладно, вроде бы держится, — она отошла от капота, вытирая руки.
Я осторожно, стараясь не беспокоить ногу, встал, для чего пришлось цепляться за тележку с барахлом. Допрыгал на одной ноге до машины и заглянул в моторный отсек. Там, где был батарейный модуль, теперь висит на двух толстых силовых проводах чёрный цилиндр из винтовки. Клеммы на нём присоединить некуда, но Аннушка содрала их с кабелей, зачистила концы, скрутила нечто вроде петель, зафиксировала хомутами и замотала изолентой. Ну как в такую не влюбиться?
— И далеко так можно уехать? — засомневался я.
Силовая батарея машины была размером с танковый аккумулятор и весила соответствующе, у меня чуть пупок не развязался, пока вытащил. Эта чёрная фитюлька не выглядит равноценной заменой.
— Как тебе сказать… Колеса на этой херне сотрутся раньше, чем акк не то что разрядится, а заметит такую нагрузку.
— Серьёзно? — поразился я. — Это какая же у него ёмкость?
— Такая, что измерить её тупо нечем. Прими как данность, энергии там столько, что можно было бы вскипятить все котлы ада, если бы нашлось столько кипятильников. Ну что, пробуем?
Аннушка опустила крышку капота, смахнула пыль со стекла, открыла дверь.
— Фу, ну и вонючий тут пластик…
— Дай проветриться, столько лет стояла.
— На ходу продует. Ну-ка…
Она села в низкое кресло, осмотревшись, щёлкнула переключателем. На панели засветились лампочки, зажглись фары.
— Так… Где тут у тебя что… Наверное, это!
Машина зажужжала и медленно покатилась, скрипя засохшей смазкой подшипников и хрустя резиной колёс.
— Едет, прикинь! — улыбается до ушей из-за пыльного стекла Аннушка. — Ненавижу ходить пешком!
* * *
На ходу машину трясёт так, словно колеса у неё квадратные. Это недалеко от истины: покрышки тут не пневматические, а из чего-то типа армированной пенорезины, они за годы стоянки приняли форму убывающей луны. В салоне всё скрипит, болтается, очень тесно и пыльно. Фары освещают дорогу на пару метров вперёд, потом их свет тонет в бурой мути несущегося поперёк песка. Ориентируемся по разметке, которая, как ни странно, пережила все катаклизмы и блестит отражающей поверхностью. Ветер качает машину. Чтобы она ехала вперёд, приходится держать руль под углом, но низкий кузов обтекаемой формы хотя бы не сдувает с полотна. Скорость, по ощущениям, километров двадцать в час, не больше, но, как радостно констатирует Аннушка, лучше плохо ехать, чем хорошо идти!
Я с ней согласен — вкладыш протеза покрылся бурыми пятнами, культю местами натёрло до мяса, так что даже узкому и неудобному сиденью этой таратайки радуюсь вполне искренне.
— Долго эта рухлядь не протянет, —
