колготки и белые туфельки, а ещё отыскался лисий хвост, который в своё время украшал мою детскую шубку и был бережно сохранён бабушкой. Настоящая лисичка с настоящим лисьим хвостом. Её длинные светло-русые, как у мамы, волосы заплетаю в косы и укладываю их красивыми кудельками на голове, чтобы не мешали надеть маску и смотрелись дополнением к её образу. Нежно обнимаю и целую своего любимого лисёнка. Оленька очаровательна, а мне становиться так больно в груди. Сразу вспоминаю слова мамы: «Извини, дочь. Я вас всех подвела. Одно попрошу, не бросай Олю. У неё хороший отец, он её не обидит. Вот только вместо меня, будь рядом с ней ты. Витя это знает и против никогда не будет». Делаю глубокий вдох, пытаюсь справиться с нахлынувшими воспоминаниями и через боль улыбаюсь сестрёнке.
Берёмся за руки и вместе спускаемся на первый этаж. Там нас уже ждёт Ромка. Ромчик в костюме Кота в сапогах. Дашка этому котяре даже усы нарисовала. Прелестный котик!..
А вот Элен задерживается…
— Настоящая леди, — смеётся Марк. — Заставляет всех себя подождать.
Молодой человек сегодня очень задумчив. Они расположились с Глебом на диване и играют в шахматы. Лицо Глеба «украшает» фингал после вчерашней баталии на горке.
Оленька подходит к Глебу, внимательно смотрит на него.
— Тебе больно? — спрашивает девчонка у парня и гладит его по щеке.
— Немного, — отвечает он, но руку девчонки не убирает.
Оленька, ещё немного покрутившись рядом, хвастается собравшимся своим красивым хвостиком и, недолго думая, забирается к Марку на колени.
— Оля, — возмущаюсь я, — так нельзя.
Сестрёнка смотрит на Марка. Он дарит ей свою обворожительную улыбку, подмигивает и помогает усесться поудобнее.
— Мне можно, — отвечает Оля и начинает наблюдать за игрой, периодически задавая вопросы про шахматные фигурки и про то, почему нельзя ходить ими так или иначе. Я для неё перестаю существовать.
Похоже Оленьку игра заинтересовывает. Она даже не обращает внимание на наряд Элен, появившейся в гостиной. Девчушка появилась в костюме Мальвины. Небесно-голубое платье под стать её глазам. В её белокурые волосы вплетены голубые ленты, которые, из-за своего обилия, создают эффект голубых волос. Девчушка бесподобно красива.
Следом за девочкой спускаются и Даша с Германом.
***
Пока дети веселятся на ёлке под присмотром мужчин, мы с Дашей располагаемся за столиком кафе.
— Даша, Генрих посоветовал спросить у тебя про ваши отношения. Что вас связывает? Извини за бестактность… Но, мне это важно.
Мне неудобно спрашивать Дарью о личном, ведь мы ещё не такие близкие подруги, но мне действительно важно это знать. Я не хочу ни у кого вставать на пути, но и делить своего мужчину с другой, я тоже больше не готова. Если намерения Генриха серьёзны, значит я должна быть уверена, что он только мой, а я только его. По-другому я не готова, этот урок уже пройдет и усвоен…
Дашка беспечно машет своей миниатюрной ручкой, улыбается без тени смущения и отвечает:
— Ничего у нас с ним не было. У нас с тобой есть немного свободного времени и сейчас я тебе расскажу. Только это история не про нас с Генрихом, а про нас с Германом. Но это и не важно. Мы с Германом встречались лет пять, наверное, пожениться не могли. На тот момент он был женат, хотя и был запущен бракоразводный процесс, но что-то там медленно продвигалось. И так было суждено случиться, что мы оба узнали о скором появлении малышей в один день: я о своей беременности, а он о беременности жены и рождении еще одного ребёнка в разваливающемся браке. Он уехал в Германию, а я ничего ему не рассказала. Я хотела, но Герман попросил ничего не говорить. Я не смогла его ослушаться, решив свою беременность оставить в тайне. Я была лишь любовницей, а в Германии была жена, пусть на тот момент и не любимая.
Дарья замолкает, задумывается, сделав глоток кофе, продолжает:
— Понимаешь, Вика, я так любила Германа, что у меня даже мысли не промелькнуло, что можно сделать аборт, что могу не справиться одна… Решила, что всё смогу и со всем справлюсь. Но организм так сильно переживал разлуку с любимым, и это было так неожиданно для меня… Мне казалось, что я умерла после его ухода и жива только моя оболочка. И жила она только ради Глеба и той крохи, что была во мне. Начался сильнейший токсикоз… Именно в этот момент рядом появились Генрих и Марк. Они мне и помогали. Рядом были и другие дорогие сердцу люди, но именно в них я черпала силу. Им было запрещено говорить Герману о моей беременности. Я хотела, чтобы он был счастлив. Но просчиталась… Он мучился также, как и я… Я в России с двумя мальчишками, а он — в Германии с двумя девчонками. С женой он развёлся сразу после рождения Элен…
И снова Дашка замолкает, погружается в воспоминания, а потом улыбается мне такой светлой улыбкой. Вот только в её глазах столько боли от воспоминаний, что я сразу жалею о затеянном мною разговоре.
— Что касаемо Генриха… Он всё это время пытался за мной ухаживать… Я знала, что понравилась ему с самой первой нашей встречи, но, поверь, для меня он всегда был только моим другом и родным братом любимого мною мужчины. Больше никем… Прошлым летом он настойчиво предложил стать его женой. Я почти согласилась, но мне было важно, чтобы меня отпустил Герман. И если бы Герка, узнав, что я его до сих пор люблю и жду, не приехал, я вышла бы замуж за Генри… Но поверь, Вика, не по любви, а скорее от безысходности и в знак благодарности за его преданную любовь…
— Даша, но … — я пытаюсь понять её, но мне это не удаётся.
— Вика, я за семь лет так устала быть одна. Ты не представляешь, как это тяжело любить и не видеть любимого, и даже не быть уверенной в том, что вы когда-нибудь встретитесь. А ещё это вечное напоминание в виде Генриха… Сколько раз я ловила себя на том, что хочу назвать его «Герман». Извини, Вика…
Дашка замолкает, допивает кофе, сидит молча и нервно вертит пустую чашку.
— Вокруг всегда вилось немало мужчин. Красивых и не очень, женатых и свободных, но я никого не замечала. Мой мозг и моё тело хотели только Германа, — печально говорит Дашка и смотрит на меня.
— Извини, Даша, я не имела права спрашивать об этом, извини, — я протягиваю руку и дотрагиваюсь до ладошки
