с красоткой-супермоделью. И плевать ему на бывших клиентов. Но чтоб было совсем уж хорошо, решил прощения попросить, совесть облегчить. Разбежался!
— Простить — прощаю, а забыть — не забуду, — сухо сказала Ксюша. — И не называй меня Рыбкой, у меня есть имя.
Егор подумал, что она дурачится. Он пристально всматривался в лицо Ксюши, ожидая увидеть улыбку, но её губы были плотно сжаты. Всё взаправду.
— Рыб… — И он вдруг тоже подумал, как неуместно теперь это прозвище. — Ксюша. Я не знаю, что на меня вчера нашло. — «Вообще-то, знаю, но тебе не скажу». — Столько случилось. Злата, пожар на улице, пожар у нас, и всё так быстро, я опомниться не успел.
— Ты притвориться не успел, потому и повёл себя, как хотел, а не как положено по воспитанию. — Ишь, как смотрит. Глаза умные, виноватые. Грустные. Так тебе и надо! Беги к своей Злате, она тебя утешит!
— Да нет же, Ксюшка! Честное слово, не хотел я тебя обидеть! И прогонять не хотел! Я просто перепугался! — «За тебя перепугался!» — И наговорил ерунды. Прости… — Он будто ломился в дверь, которая прежде всегда была для него открыта, а сегодня оказалась заперта наглухо, и выяснилось, что дверь-то прочная, её не выломаешь даже тараном.
— Я ж сказала: прощаю. Есть ещё вопросы, предложения, комментарии? Нет? До свидания.
— Ну и чёрт с тобой!
— И Вам всего доброго, Его Михайлович. — Ксюша ушла в дом.
Когда за ней закрылась дверь, Егор повернулся к воротам и наткнулся на Галю и Стаса.
— Дурак, вот ты кто, — без предисловий объявила Галя. — У неё ж ближе тебя никого не было, а ты с ней так.
Поддерживая Галю, Стас осуждающе покивал и добавил:
— Видел бы ты, что с ней вчера было, когда мы от вас ушли. Мы с Галей Ксеню еле успокоили.
— Она плакала?
— Нет, блин, — фыркнула Галя, — вышла за ворота и давай вприсядку плясать от счастья!
Егору вспомнилось, как жгуче в детстве он ненавидел тех, из-за кого плакала Ксюша. А теперь он один из них. Змея в груди застыла и превратилась в камень, тяжёлый-тяжёлый — с таким только топиться.
— Мне теперь что, из лука застрелиться? — Егор сам не понимал, огрызается он или готовится попросить помощи либо совета. Не по части лука, конечно. — Вы, можно подумать, никогда сгоряча не делали чего-нибудь, о чём потом жалели! — Нет, не нужно ему ни помощи, ни советов, он этих двоих знает без году неделя, нечего выворачивать перед ними душу. — И вообще, не ваша это печаль! — Он шагнул в сторону, чтобы обойти их.
— Мы и не печалимся, — хмыкнула Галя. — Ксюша переживает, что потеряла друга, зато у неё Дима есть, а с таким Димой можно без всякого друга обойтись.
Егор резко передумал уходить.
— Кто у неё есть?
— Дима. Ты его только что видел, он уходил, когда ты пришёл. — И тут Остапа понесло: Галя ощутила небывалое вдохновение, смешанное с первооткрывательским трепетом. Чего греха таить, бывало, ей приходилось привирать, но она отродясь не увлекалась выдумками, а сейчас её захватил сочинительский азарт. — Ксюша тебе про него не рассказывала? — Лишь бы Стас не подвёл. Он не проболтается, но выражение лица может его выдать. Галя мимолётом глянула на Стаса. Стоит и не моргает, миленький, внешне невозмутим.
Доселе дремавший дар, о существовании которого Галя и не подозревала, развернулся во всей красе, и она влёт поведала историю о пылкой любви между Ксюшей и Димой. Познакомились на днях, но сразу понравились друг другу. Теперь Дима постоянно приходит, они с Ксюшей воркуют, точно голубки, обжимаются по углам и подумывают о свадьбе. «Да мне надо писать романы! — По глазам Егора Галя понимала, что он верит каждому слову. — И играть в театре!»
Стас стоял с непрошибаемым выражением лица, и лишь после ухода Егора воззрился на Галю округлившимися глазами.
— Зачем ты это наговорила?
— Сама не знаю. Нет, знаю — обидно стало за Ксюшу.
— Сомневаюсь я, что Ксюша оценит твою заботу.
— А кто ей скажет?
— Егор!
— Пф! С чего бы? Они, скорее всего, и видеться-то больше не захотят.
Глава 10
Они впрямь не захотели, но через две с половиной недели увиделись. Случайно. В лесу. Егор частенько носился по окрестностям и ветром, и пешком — вперемешку. А Ксюше до зубовного скрежета надоело сидеть дома. Гулять по улицам было опасно, даже с амулетом, меняющим внешность, он ведь мог забарахлить, да и в целом стандартные такие амулеты работают без перерыва максимум час. Ксюша использовала амулет, только чтоб выйти за пределы города, а по лесу шла в своём настоящем облике. (Даже недолгий путь до леса был риском, но она, при всей практичности, уже задыхалась взаперти. Как только Стас и Галя спокойно выдерживают?)
До чего же хорошо идти! Просто идти куда захочется. Вряд ли тебя потянет бродить не по тропе, а между деревьями, по колено в снегу, но приятно, что такая возможность есть.
Стоял мороз, деревья, одетые в снежные кружева, выглядели сказочно нарядно.
— Можно было выбрать для прогулки денёк потеплее, — сама себе заметила Ксюша, — но, с другой стороны, какая сегодня красота!
Она только что распрощалась с алконостом Ариной, которой ещё по возвращении из Пустого мира обещала прийти поболтать. Поболтали они славно. Алконост слухам про «пустую заразу» не верила и общалась с Ксюшей без опаски. А Ксюша от этого почти отвыкла. В последние дни даже родные как будто подозревали, что её пустота может передаться им. Они старались не подавать вида, они не избегали Ксюши (смысла нет, уж если она заразна, то давно их заразила, остаётся ждать симптомов), они сами себя ругали за окрепшие подозрения, да поделать ничего не могли. Но они, как и прежде, любили свою Ксюшу. Только их Ксюше с каждым днём было тяжелее; да и им самим тоже.
— Скорей бы обратно в Пустой мир! — Ксюша остановилась на обочине тропинки. — Чтоб никого не мучить… — Нет, помучиться придётся — и родным, и ей, но постепенно всем станет лучше. Наверно. — Хватит, Окунёва. Гуляем, дышим свежим воздухом, — сдвинув манжет пуховика, она поглядела на наручные часы, — и поворачиваем к дому, уже пора. Идём, любуемся пейзажем, о плохом не думаем.
Едва она решила не думать о плохом, как появился Егор. Обычно он возникал, твёрдо стоя на земле, а тут нарисовался в полутора метрах от оной и рухнул поперёк тропы.
— Зараза.
— Это ты мне или в принципе? — Ксюша старалась, чтобы голос звучал безразлично, а сама
