ничего не было слышно и вот нате, пожаловал. Ну да ладно. Он ищет своего дядю. Архивы находятся все в Москве. Ему нужно на время жилье. Помоги ему.
Я согласился. Рано утром съездил на вокзал и встретил Артема. Мы довольно быстро сошлись. Жене мой родственник тоже понравился. Светик в нем души не чаяла. Наверное, это было связано с тем, что он относился к ней как к взрослой.
Артем прожил у нас более недели. Его поиски были безуспешны. Я успокаивал Артема и говорил, что все будет хорошо.
Уже перед самим отъездом мы разговорились. Артем, укладывая сумки, достал какие-то черепки от разбитого горшка.
— Сеня, я не знаю, что мне с ними делать. Это, хранилось у отца. Он когда умирал, передал их мне.
Я посмотрел на черепки и заинтересовался: уж не те ли это останки от горшка, в котором Сафронич хранил свой клад.
Своим открытием я поделился с Артемом.
— Не знаю, — сказал он, — но если это так, то забери их, быть может, ты что-то изменишь в судьбе Шувар. Владимир Иванович твой отец мне кое-что рассказал о проклятии. Дело уже прошлое. Мне жалко их, особенно Людмилу, — и он сунул мне черепки. — Помоги! Хорошо!
— Артем, будь, уверен, я помогу, но перед тем, как уехать оставь нам свой адрес. Вдруг мне станет что-то известно о твоем дяде, куда я тогда перешлю информацию.
— Хорошо Сеня! Дай бумагу я запишу.
Елена нашла ему чистый тетрадный лист и ручку. Артем записал свой адрес и протянул его мне. Я свернул листок и сунул в карман.
Тот листок я развернул, когда Артем уже уехал.
— Лена, посмотри! У него фамилия, как твоя девичья, может не зря, тетя Настя говорила, что мы с тобой похожи. Уж не родственники мы?
— Перестань. Муж и жена должны быть родственниками.
Прошел месяц может быть чуть больше. Мне не терпелось съездить к родителям. Я хотел увидеть Людмилу, пока она еще жила в селе и не перебралась вместе с матерью на свою зимнюю квартиру — в районный городок.
Лицо Людмилы, когда я увидел ее, вспыхнуло улыбкой. Правда, на миг. Ей, было тяжело управляться с матерью, для этого требовалось недюжинное здоровье, а его у Шувары уже не было. Я отдал ей черепки.
— Люда, возьми их, и время от времени бери в руки. Говори сама себе, что все будет хорошо.
— Что мне делать Сеня с остатками добра Сафронича? Мне нужно отдать его?
— Успокойся, ничего не нужно отдавать!
Я думаю жизнь твоя измениться. Тебе станет лучше. Ты этого должна будешь захотеть.
Когда я прощался с Людмилой, она крепко прижалась ко мне, и резко поцеловав, прошептала:
— Спасибо тебе Сеня, я тебя не забуду!
То, что жизнь у нее изменилась, мне стало известно совсем недавно. Сестра Анна ездила навестить родителей. Несколько дней она провела у своей подруги. Возвращаясь, домой в Сибирь, Анна остановилась у нас в Москве. Я не выдержал и тут же поинтересовался:
— Ну, как там Людмила?
— Знаешь, Сеня, Люду не узнать. В ней появилась сила. Она уже не проклинает свою жизнь, как это было раньше.
2002 г.
КОЛЯ-КОЛЯ-НИКОЛАЙ
1
Передо мной всегда был невидимый образ дяди Коли — брата матери. Мы жили в Москве, в двухкомнатной квартире, в многоэтажном доме на пятом этаже. Я, мать, отец, брат Валера. Дядя Коля был пятым. Я должен был быть на него похожим. Моя мать Вера Кондратьевна все делала для этого, не жалея ни сил, ни времени.
Дядя Коля мне всегда казался спокойным, умным и рассудительным человеком. Я же был суматошным. Спокойствие было не для меня. Даже став взрослым, я, сколько себя помню, довольно часто попадал во всевозможные передряги.
Нет, я не мог быть дядей Колей. Он, по словам моей матери, был очень уж правильным — таким, что ли, пай-мальчиком. Пай-мальчики вряд ли могли себе позволить то, что вытворял я. Скучно никому не было. Однажды я чуть было не сжег дом: представьте, разложил костер под большим круглым столом в центре комнаты. Мать ругала меня:
— Посмотри, посмотри на своего старшего брата Валеру, он мальчик как мальчик, а ты что вытворяешь? — она думала, что с возрастом я изменюсь и с нетерпением ждала этого момента, но я не менялся. Отцову пачку сигарет выкурил я, не Валера. Мой отец Владимир Фомич набросился на него, а зря. Мать сразу определила, кто виноват. Меня рвало, голова шла кругом — состояние, в котором я находился, помогло мне. Трепка матери не была такой уж чувствительной для моего хрупкого тельца.
Квартира — это площадка — полигон для проведения испытаний. Я в ней испытывал терпение матери, невнимательность и пассивность отца, и еще зависть брата. Она, если я в ней оставался один, всегда была вверх дном.
Помню, мне долгое время не давала покоя отцова бритва. Она находилась в красивом коричневом футляре. По утрам отец доставал ее и брился. Лезвие бритвы загадочно блестело. Я достал бритву, хотя мне для этого пришлось забраться на шифоньер. После бритья мое лицо было все изрезано. Мать чуть с ума не сошла, увидев на щеках кровь.
Все в моей жизни происходило спонтанно. Мне не нужно было утруждать себя, морщить лоб, придумывать. Увидеть меня решающим какую-нибудь сложную задачу было почти невозможно. От задач не только тех, что задавали мне когда-то в школе, но и жизненных я всегда пытался уклониться. Даже сейчас по прошествии многих лет мне приходится преодолевать себя.
Моя мать Вера Кондратьевна была создана для решения задач. Она постоянно их выискивала, без дела никогда не сидела. Я помню ее сильной женщиной. Владимир Фомич — мой отец пользовался ею. Заботы, связанные с обслуживанием квартиры, оплата за коммунальные услуги: телефон, электричество — все это лежало на плечах матери. Электрик, сантехник, телефонист обращались только к матери, даже если дома был отец.
Мать видеть смеющейся мне не приходилось, как и плачущей. Она прожила недолгую жизнь. И сколько я помню ее, слабость — черта характера, которую она не знала. Хотя последний поступок матери, возможно, и был вызван этой самой слабостью.
Однажды из разговора с отцом я узнал, что в детстве ей досталось — у моей матери рано умерли родители, и ее воспитывала старшая сестра Надя. Правда, этой самой Наде тогда было всего четырнадцать лет.
У моей матери была еще одна сестра — младшая. Ее я называл — тетя Люба.
Я бывал в гостях и
