class="p1">– (Третий сенатор.) Убедительный довод. Британский мятеж, несомненно, отвлечет его силы.
Входит императрица Евдоксия.
– Государыня!
– Приветствуем тебя, царица.
– Приветствую и вас, мужи совета,
Как вижу, вы на славу потрудились,
Пестро разрисовали вашу карту,
Рукой искусной провели границы;
Кому какой землей владеть отныне,
Куда какие двинуть легионы
Своих солдатиков, решили твердо.
С такими вглубь глядящими умами
Мы устоим.
– Сегодня ты не в духе.
– Вели своим придворным удалиться.
– Покиньте нас.
Приближенные уходят.
– Я никогда не в духе.
– Но странно, красоте твоей волшебной
Твой гнев к лицу. Открой же, в чем причина
Твоей досады.
– Это не досада.
Меня снедает ярость без причины.
А впрочем, нет, причина в красоте.
Причина ж красоты – слепая ярость.
Она, как пламя, нежно лижет щеки
Прекрасной красоты, а красота
Горит в ее огне, изнемогая,
И тем дает ей пищу.
– Позабудь
На время красоту свою и ярость.
Нам предстоит сраженье за Иллирик.
– Кто ж поведет нас?
– Препозит Евтропий.
– Царь, я хочу, чтоб ты его казнил.
Мне опротивел этот жирный карлик,
Он, как удав, обвил твой трон пластами
Своих колец. При нем никто не смеет
Чихнуть в платок… Живет он слишком долго,
Пришел его конец.
– Но, Евдоксия,
Ведь это он предательством, расчетом
И адской хитростью создал наш брак[11].
– Теперь нам нет нужды в его заботах,
Казни его. И знай, что наш союз
Лишь ярче заблистает, если ты
В угоду красоте моей и гневу
Его убьешь.
– Убить его нетрудно[12],
Сей гордый муж мгновенно дух испустит
При виде палача. Меня другое
Пугает…
– Что?
– Меня давно смущает
Священный символ нашей дерзкой веры.
Там сказано о Духе, что незримо
Исходит от Отца, Отец же вечен,
Творец всему. Но я не постигаю —
Как можно вечно жить, лишаясь духа?
Не умереть, других его лишая?..
Я трепещу бесстрастных готов Гайны,
Я вспоминаю, как они Руфина,
Наряженного в пышные одежды,
Стащили с лошади[13] и в тишине,
Тревожимой лишь робким конским ржаньем,
Десятком пик наделали отверстий
Средь мускулов его стального тела
Для исхожденья духа без препоны.
Лишь дух исшел – и перестали корчи
Волной бежать от паха до лодыжки.
Руфин лежал у ног моей кобылы
И вбок смотрел, забыв, что за минуту
Мы ехали с ним рядом тихой рысью,
Приветствиям солдат внимая гордо.
Тебе признаюсь: страх меня терзает.
Порой, уединясь в своем покое,
Закрыв глаза, сжимая ягодицы,
Засунув в обе ноздри по тампону
Из корпии, сижу на твердом стуле,
Молю Творца всего, да не допустит
Ко мне убийц на войлочных подошвах,
С кинжалами, пришедших, чтобы настежь
Открыть во мне ворота, окна, двери
Для исхожденья духа…
– Ты жалкий мальчишка, ребенок! И от тебя-то, бессильно-слабого, подслеповатого петушка, я ношу дитя у себя под сердцем! Пугливый недоросток, пригодный лишь для того, чтобы плескаться в бане и палочкой гонять жука по дну золотой чаши! Разве ты способен править полумиром? Разве можешь обойтись без опекунов и поводырей? Сначала отец, потом Руфин, потом Евтропий. Кто последует за ними? Неужто Гайна? А быть может, комит Иоанн? Нет, теперь за ниточки буду дергать я! Я рожу тебе второго Феодосия, и пусть он будет новым воплощением моего тестя, тогда-то я увижу, как ты встретишь взгляд могучего императора, своего сына-отца, царство которого ты разорил небрежением и трусостью. Но чтобы мне достичь торжества, ты выполнишь обращенную ко мне просьбу святителя Порфирия. (Вынимает письмо, читает.) «Потрудись за нас, и Господь пошлет тебе сына, который воцарится при твоей жизни»[14]. Немедля отправь солдат в Палестину, чтобы отвезли архиепископу мои дары и разом сровняли с землей все идольские капища в Газе. Не заставляй меня ждать слишком долго!
Уходит разгневанная.
Часть третья
И молва о жизни человека Божия Алексия прошла по всей той земле. Когда Алексий понял, что святость его открылась всем, он бежал из города Эдессы, и, придя в Лаодикию, взошел на корабль, и задумал отправиться в киликийский город Тарс, ибо там его никто не знал. И вот на корабль налетел бурный ветер, и по смотрению Божию корабль занесло в Рим. Выйдя на берег, Алексий сказал: «Жив Господь Бог мой. Никому более я не буду обузой, но приду в дом отца моего, ибо домашние меня не признают». И вот он встретил отца своего (тот учреждал в доме своем столы для нищих), который шел из дворца со свитой своей, и приветствовал его, говоря: «Раб Божий, окажи милость захожему нищему и дай мне угол в доме твоем, чтобы мне питаться крохами, падающими от стола рабов твоих».
Евфимиан, Алексей.
– Здравствуй, незнакомец, по тебе видно, что ты идешь издалека.
– Я недавно сошел с корабля и сразу направил путь к твоему дому.
– Ты знаешь город?
– Да, я здесь родился.
– Ты приплыл, чтобы найти мой дом?
– Нет, наш корабль прибило к берегу ветром помимо воли корабельщиков. Я не имел в мыслях высадиться в Риме, но, когда сошел на берег, мне сказали, что ты кормишь бездомных.
– Так и есть. Сейчас сюда принесут еду.
– Хорошо, господин.
– Ты сможешь подкрепиться с дороги.
– Господин, я бы хотел быть с теми, кто раздает.
– В этом у меня нет нужды.
– Тогда позволь мне спать и служить на кухне, при печах. У меня нет другого дома. Я даже не попрошу еды.
– Отчего же? Я даю каждому, кто попросит. Приходи к дверям завтра на рассвете опять, как сегодня, и ты будешь сыт.
– Я не прошу еды, господин.
– Чего же ты просишь?
– Места в твоем доме на кухне и прислуживать при печах.
– Но без еды ты умрешь.
– Я буду подбирать объедки.
– Что ж, оставайся. Ты как две капли воды похож на моего сына.
– Если так, почему ты не признаешь сына во мне?
– Я этого не хочу.
– Почему?
– Ты
