господин Васьковский закрыл, начертав на нем собственноручно: «неумышленное убийство группой лиц».
Кладбищенская поэма
Дьякон отец Михаил, в миру Михаил Николаевич Лежлев, совсем еще молодой человек лет 20-25, был послан разведать состояние кладбищ в Тобольской губернии. Откомандировали Лежлева не на казенный счет, а на собственные деньги, затем что происходил он из зажиточной купеческой семьи и располагал достаточными средствами.
Поездка имела серьезные основания.
В вагайский храм, где подвизался на своем поприще отец Михаил, приезжал недавно инспектор от епархиального собрания. Сунул нос во все дела, рассмотрел дотошно каждый угол в церкви, пять или шесть раз прошел вдоль кладбища, потрогал церковную ограду, отчего ветхий забор угрожающе зашатался, и инспектирующий принужден был отпрянуть, опасаясь, как бы тот не обрушился прямо на него.
Произведя осмотр и найдя состояние церковных дел неудовлетворительным, проверяющий долго беседовал с отцом Иоанном, в миру Иваном Даниловичем Дроботеньковым, священником вагайского храма во имя апостола Иоанна (любопытное получилось совпадение), построенного на средства сержанта Абарина еще в 1778 году. Главный вопрос заключался в том, на что пошло 150 рублей казенных денег, выделенных епархией в прошлом, 1881-ом году на обустройство кладбища.
Лежлев не был допущен до беседы, и, соответственно, не мог знать, о чем говорилось. Очутившись совершенно случайно рядом с ризохранилищем, где происходил конфиденциальный разговор, он расслышал только, как инспектор на повышенных тонах говорил что-то о Римской империи, погибшей от роскоши.
– Роскошь и излишества ведут к падению нравов, – восклицал контролер, – а епископ Василий желает, чтобы в нашей епархии все были нравственны.
После разговора отец Иоанн, высокий, худой мужчина с массивной головой, которая из-за узких покатых плеч казалась еще больше, выглядел растерянным, прямоугольное лицо его приобрело страдальческий вид, способный потрясти чувствительного человека до слез.
Он кликнул отца Михаила и голосом хриплым от волнения произнес:
– Ты вот что, отец Михаил… Гм… Постой тут… Это самое, – он не знал с чего начать, мысли скакали у него в голове одна через другую, наконец он кажется собрал их в охапку. – Михаил Николаич, друг любезный. Сделай милость съезди по церквам в губернии, погляди, как там кладбища обустроены.
– Стало быть на что же там смотреть? Известно как оне устроены, как и везде – могилки, да кресты на них…
Отец Иоанн посмотрел куда-то в сторону и потер руки, словно они у него озябли:
– Мороз какой окаянный, мочи на него никакой нет. Сущее бедствие!
– Хуже собаки всякой! – подтвердил Лежлев, переступив с ноги на ногу и ожидая пояснений.
– Господь в наказание посылает, – сказал отец Иоанн, шевеля пальцами и стараясь улыбнуться, – Летом грешим, зимой за грехи расплачиваемся. Ну да Бог с ним с этим морозом. Вот что, поезжай по губернии, – забормотал он, – и погляди, как там кладбища того… Это самое… Ну как тебе сказать. Значит смотри, как там у них все налажено… Как у нас или лучше что ли… А, может, того, хуже? Сам поймешь, в общем, как оно что…
«Вот привел Бог дельце, – думал Лежлев, – Поездка не беда, сиди себе в санях и ехай, беда в том, что непременно упущу чего-нибудь важное. Не доложу об нем, а потом оно и вызнается. Мерзко! Осрамлюсь на весь приход».
– Боюсь, не справиться, отче, – жалобным голосом проговорил он и повернулся, чтобы побыстрее утечь долой.
Но священник простер десницу с перевязанной ладонью – с утра он варил ладан и обжегся – и удержал дьякона.
– Не время теперь в противоречия вступать. Стыд надо иметь, – прикрикнул не него отец Иоанн, но так, беззлобно. – Тут серьезное происшествие. Инспектор из епархии, вишь, считает, что казенные деньги небрежно нами растрачены, – он сделал ударение на слове «нами». – Все это, конечно, чепуха. Это, должно быть, нас оговорили. Нет за нами такой вины, которая бы заслуживала внимания властей. И деньги потрачены на дело, а не то, что это самое…
– А меня-то за что? – спросил Лежлев, все еще надеясь уклониться.
– А за то. Одному мне что ли за всех отдуваться? Да и нет времени разговоры разговаривать. – тут он неожиданно перешел на «вы», хотя доселе все время тыкал отцу Михаилу. – Знаю, что вы сочувствуете всяким благородным начинаниям и деяниям и будете содействовать оправданию нашего прихода в глазах начальства не словом только, но и самым делом. А потому не медлите доле и поезжайте. Вы молоды, сильны и здоровы, и деньги у вас на дорогу есть, была бы охота.
Спорить с отцом Иоанном было невозможно. На всякое возражение у него готов был весомый аргумент.
Деньги у Лежлева действительно имелись, правда, это были деньги не его, а его матери – Лукерьи Ильиничны Лежлевой, в девичестве Бутряковой. Лукерья Ильинична была женщиной деловой и сама заправляла сетью рыбных лавок, где продавались лещи, судаки и налимы, выловленные в Иртыше. Супруг ее Николай Петрович выполнял исключительно декоративную миссию, торговое предприятие было записано на его имя, на чем его участие в деле кончалось.
Поездку по кладбищенской надобности Лукерья Ильинична посчитала делом богоугодным, поэтому выдала отцу Михаилу, бывшему старшим ребенком в семье, неограниченный беспроцентный кредит, который, впрочем, и кредитом-то нельзя назвать. Пожалуй, назовем его финансированием.
Отправиться в командировку à l'impromptu, то есть без предварительной подготовки Лежлев не захотел. И решил, во-первых, перечитать все брошюры из читальни церковно-приходской школы, касающиеся устройства кладбищ, дабы выяснить, как вообще дóлжно вести подобные дела. Таковая брошюра оказалась одна-единственная, да и то была написана совсем на другую тему. Слово «кладбище» было употреблено в содержании, отчего Лежлев и соблазнился на чтение. Однако, в тексте брошюры автор к кладбищенскому предмету не возвращался, уточнив только, что это места, где хоронят мертвых. И, во-вторых, расспросить еще раз протодьякона, отца Иоанна, чьим посланником ему вскоре предстояло сделаться.
Отец Иоанн поведал ему, что с незапамятных времен на Руси места упокоения дорогих и любимых родичей считались священными. Могилы наши предки выдалбливали в пещерах, позже завели обычай хоронить покойников, закапывая их в землю рядом с жилищем. Над усопшими ставили часовенки или памятники разнообразных форм и размеров, разбивали цветочные клумбы, сажали деревья.
Обыватели на пасхальной неделе, а иные еще и после нее по традиции устремляются на кладбища, на могилы родных и близких.
– Ибо церковью намеренно установлены, – вещал отец Иоанн, довольный, что уговорил-таки Лежлева на поездку, – дни для поминовения умерших в том самом месте, где они упокоены, а именно: вторник Фоминой недели, семик, оный же четверг перед Троицей и троицкая суббота.
Лежлев с восхищением слушал протодьякона. Ему всегда было
