мама выработала свою теорию. Равноценный обмен… Она решила, если отдать душу одной сестры, то можно вернуть вторую сестру в её тело. Но равноценный обмен действует по отношению к воскресителю, а не воскрешаемому, — Зихао замолк на миг. — Мертворождённый ребёнок равняется возможности когда-либо иметь детей; мать равняется младшему брату, единственному родственнику; дочь равняется сыну.
Линг вяло махал мечом, Михонг жалел соперника, принося ему слабые раны и раздирая одежду на Линге. Лицо Михонга странно дрожало и корчилось — это боролась Синзан. Зихао грустно вздохнул. Как это было давно…
* * *
Вот уже как прошёл месяц с похорон младшей сестры Чжан, а мама не выходила дальше своей комнаты и всё плакала, прижимая к груди фотографию дочки. Она не замечала сыновей, которые днём и ночью охраняли мать, боясь, что она от горя может выкинуть с собой всё что угодно.
— Моя милая, скоро мама встретится с тобой, — иногда бубнила она себе нос.
Джиний начинала бредить погибшей дочерью. Врачи говорили, что, если ей не помочь, депрессия может превратиться в психоз. В лучшем случае. Зихао и Михонг с болью наблюдали, как чахнет их мама. Старшему брату недавно исполнилось восемнадцать, младшему пятнадцать — взрослые юноши, но с отчаянием и такой беспомощностью они столкнулись впервые.
— Михонг, ты, возможно, станешь императором! Ты должен быть самым умным, как нам спасти маму? — мучил по ночам брата Зихао.
— Не знаю… — тянул всегда в ответ Михонг.
Отец-император так ни разу не навестил жену, умирающую от горя, когда как завистницы по гарему выражали ей, хоть и неискренние, но соболезнования. С каждым днём у Михонга закладывалась отвращение не только к отцу, но и к его титулу, который, принеся человеку власть, лишил его любви. Каждый день Михонг терзался мыслями, что может избавить их маму от скорби? Чжан невозможно воскресить… Но, почему?..
— Зихао, может, стоит испробовать человеческое преобразование, о котором мы мельком читали в одной из старых книг? — как-то сказал он.
— Это же запрещено! — закричал Зихао. — Человеческое преобразование это табу!
— Преобразование…
Джиний стояла в комнате сыновей. Впервые за месяц в её глазах засверкала искорка жизни. Женщина бросилась на колени к старшему сыну и мёртвой хваткой вцепилась в его рубашку.
— Где эта книга, Михонг?
Джиний оживала. Но её выздоровление ещё больше заставляло переживать сыновей о матери. Она не покидала дворцовой библиотеки, излазила все архивы империи. Отправила слуг в разные страны, искать способ воскрешения человека. Весь дворец шептал о “сумасшествии” Джиний, но никто не подозревал, чем забита её голова — она хранила всё в тайне. Мама нашла что-то важное, чувствовали сыновья, но ей чего-то не хватает. Однажды Джиний просто-напросто свалила из страны, отправившись на четыре месяца в Аместрис.
— Я знаю, как можно воскресить человека, — услышали Михонг и Зихао первое, когда мать вернулась.
— Как?
Джиний быстро заперла все двери, закрыла все окна в покоях. Ни одно любопытное ухо не должно услышать их разговор. На женщине больше не было написано скорби. “Я знаю, как вернуть мою малышку”, — читалось на её лице.
— В Аместрисе дважды пытались воскресить человека — женщина умершего ребёнка и два мальчика умершую мать. Но у них воскрешение не удалось. Мне удалось напоить женщину и разговорить её так, что она даже и не вспомнила обо мне, протрезвев. Я видела этих мальчиков… — Джиний замолчала. — Им не удалось.
Гробовоя тишина застыла в покоях. Зихао и Михонг медленно попятились назад, мрачное лицо матери внушало им страх.
— Равноценный закон. У нас не получиться вернуть душу и тело Чжан. Но можно обменять душу Чжан на душу другого человека, а душу Чжан вселить в его тело.
— То есть убить того человека, чтобы оживить нашу сестру? — робко переспросил Зихао.
— Да. Но, сынок, — улыбнулась Джиний. — Твоя сестра будет жить! Кто тебе дороже — сестра или этот человек?
Зихао молчал, но за него тихо ответил Михонг:
— Сестра.
Зихао повернулся к Михонгу, в его глазах сидел страх. Что брат такое говорит? Сестра, конечно же, важнее, но не лишать же жизни человека из-за неё! И тут в дверь раздался бешеный стук. Но стук таким ужасным казался лишь мгновение, придя в себя пацаны хорошо услышали звуки мячика, бьющегося от их дверь.
— Что закрылись? — прозвенел девичий голосок.
— Михонг, если не откроешь, я угоню твою тачку! — пригрозил громко её младший братишка.
Джиний открыла дверь. За порог стояли дети её мужа — Синзан и Линг. Мальчишка прямиком побежал в комнату, схватил за руку Михонга и потащил его в сад. Девочка строго посмотрела на брата.
— Как не стыдно, Линг. Со взрослыми поздоровайся! — крикнула она и отвесила Джиний вежливый поклон. — Здравствуйте.
Джиний смотрела на девочку. Такая весёлая, хорошенькая, красивая, а как похожа на её Чжан! Конечно же, сообразила Джиний, они же кровные сёстры. Если бы Чжан была жива, ей, как и Синзан, исполнилось четырнадцать лет. Вот он, идеальный сосуд для души дочери! В теле ровесницы Чжан проживёт полноценную жизнь. Но как убедить сыновей помочь ей? С Лингом и Синзан братья проводили всё свободное время. Они четверо были одной семьёй, несмотря на неприязнь всех остальных членов Яо и Турана.
С этого дня Джиний начала медленное, но резкое посвящение сыновей в дела клана и империи. С Михонгом не было проблем, он сказал уже матери, что готов ради возвращения сестры на всё, а Зихао сопротивлялся. Парнишка твердил только одно и то же:
— Это убийство! Я не дам убить тебе Синзан!
— Она твой враг, — вскоре сменила тактику Джиний. — Она дружит с тобой, пока ваш отец не собрался помирать. Наступит этот день и Синзан с Лингом станут врагами клана Турана. В нашей стране не может быть дружбы между кланами. Посмотри сколько битв, войн вокруг трона и власти!
Постепенно слова мамы забирались всё глубже и глубже в неокрепшее сознание подростка. Он перестал общаться с единокровными братом и сестрой и, в конце концов, согласился на человеческое преобразование. Михонг молчал эти два месяца, ему не нравилась ненависть брата к другим детям отца. Но читать ему морали
