Книга Из судового журнала - Александр Викторович Иличевский

Все больше городов моей придуманной страны жизнь превращает в призраки. Теперь я живу на окраине Иерусалима, в Долине Призраков. Здесь когда-то обитали великаны, обучившие братьев Ноя астрономии, а женщин пользоваться косметикой. Их называли призраками, потому что никто не принимал гигантов всерьез. Так случается с каждым, кто находится вне воображения простого человека. Великаны были любителями жизни и женщин, снисходительны к мужчинам и умирали от любопытства к мирозданию. Это они научили странных девушек Иерусалима гулять в полнолуние по крышам и петь песни на неизвестном смертным языке. Моя улица выходит на крутой обрыв, отсюда в ясную погоду видны горы, реющие над Мертвым морем и пустыней. На тех скалах умирал Моисей, глядя на страну, куда стремился всю жизнь. Этот взгляд до сих пор преображает мечту в реальность. Он, этот взгляд, освещает крыши Иерусалима, горы, сады, купола – ярче, чем полная луна, похожая на белокурую нимфу с медовыми зрачками из другого сочиненного города, распахнутого на берегах Невы, высеченного подковами Медного всадника из мрамора, гранита, известняка и человеческой плоти. IX Когда скрывается луна, на глаза наворачиваются звезды. Сколько их? Одновременно мощные, как мириады солнц, и бессильные. Вблизи – это мегатонны ядерного пламени, горы огня, каждая размером с Солнечную систему. Издали это только россыпь жемчугов, брильянтов, стекляшек.                                       Так же и Бог: Он всемогущ и бессилен. Бог есть, и Его нет. Зато у каждого есть двойник – звезда, в которой мозг остается жить после смерти. Реки нейтронной лавы в безымянной звезде повторяют импульсы наших нейронов. Кто откажется от такого двойника? Кто откажется от утешения: быть огненной горой, накормленной мышлением, праздностью, случайными воспоминаниями, сомнением, отчаянием, слабостью, похотью, благородством? X На окраине Вифлеема есть еще одна особенная гора. Впрочем, в этой местности едва ли не каждый пригорок претендует на то, чтобы циркуль Вселенной был вонзен в него: две Голгофы, три Сиона, две скалы, на которых Авраам спас Ицхака, две пещеры, где обитает пустота, хранящая Христа. Есть и гора, с которой, взобравшись по дороге в новое время, волхвы снова увидали потерянную над Иерусалимом звезду. Теперь я живу у подножья Горы волхвов и, случается, когда выхожу ночью покурить на балкон, всматриваюсь в ночь. В то, как Млечный путь перетекает через Бычий Брод, скрываясь за моей горою. В соседней деревне вскрикивают петухи. И где-то в стойле страшно ревет во сне осел. Я снова ложусь, и мне снятся его, осла, сны. А еще иногда мне кажется, что я счастлив у этой горы, горы милосердия. Так чем же завершается Млечный Путь над Бычьим бродом? Синим быком, поднявшим на рога полумесяца полнолуние. Жизнью на краю пустыни, ввиду дороги на Вифлеем, идущей мимо дворца царя Ирода. Небольшой фермой, где выращивают белых ослов – породу, когда-то исчезнувшую из природы: к приходу мессии нужно заново изобрести для него транспорт. Я знаю здесь каждую руину, каждую сосну. На выходных я собираю под соснами грибы: рыжики, боровики, – а потом отлеживаюсь на скользкой подушке хвои. Вернувшись, я стряпаю грибную жареху, чтобы закусить ею полтораста грамм. Вот и сейчас я вернулся из леса, поужинал и сижу перед раскрытой балконной дверью, выпуская дым сигареты в белую мглу метели. Здесь мой верный дзот, моя линия обороны. Сегодня я наблюдал, как с востока, поглощая мраком холмы, ущелья, натягивалась на Иерусалим свинцовая туча, полная снежных залпов. Закат еще наполнял чашу пустыни, и я увидел, как со склона Горы волхвов спускается конный отряд. Римляне? Крестоносцы? Здесь столько сгущенного времени. Здесь время – нектар, медовый янтарь, в котором застыли Ирод, пророки, Пилат, Маккавеи, – это библейская пристальная линза, в ней время стоит и мчится, в ней ходят люди в одежде по моде XVII века, здесь сионистов принимают за крестоносцев и продолжают с ними воевать, как это делали воины Саладдина. Закат царит над Иерусалимом и поднимает его над пустыней. Жизнь на окраине Иудейской пустыни похожа на «парадокс близнецов»: ощущаешь себя одним из братьев, вернувшимся после космической одиссеи, чтобы обнаружить новую эпоху, новую жизнь и отчужденное прошлое,