– Тело мы спрятали в старом сухом колодце под одной из новых построек Медичи в самом сердце Флоренции. Сила кольца уменьшается, если забрать его далеко от былого телесного приюта.
Фьяметта задрожала:
– Вы видели мертвого младенчика, когда сундучок с солью раскрылся?
– Да, видел. – Мастер Бенефорте испустил тяжкий вздох.
– Это не мог быть… малый грех.
– Да. – Губы мастера Бенефорте сурово сжались. – Ты стояла ближе. Ты не разглядела, была это девочка?
– Да, – Боюсь… это была собственная мертворожденная дочь сеньора Ферранте. Противно естеству…
– Мертворожденная? Или убитая? Но конечно же, только бедняки тайно придушивают нежеланных дочерей.
Мастер Бенефорте склонил голову.
– В этом секрет, видишь ли. Дух убитого… обладает особыми силами. Особой злобой. Убитый, некрещеный, непогребенный младенец… – он поежился, несмотря на жару.
– И вы все еще считаете, что в мире нет ничего совсем черного.
– М-м… – Он скорчился в лодке. – Признаюсь, – прошептал он, – я боюсь подумать, какого цвета сердце Уберто Ферранте.
– Младенец не может по своей воле отдать свой дух в кабалу. Значит, ее поработили, – сказала Фьяметта нахмурясь. – Принудили без ее ведома.
Губы мастера Бенефорте изогнулись.
– Но это позади. Я выпустил ее из кольца. Она унеслась и той вспышке, которую ты видела.
Фьяметта выпрямилась.
– Ах, батюшка, как хорошо! Спасибо!
Он поднял брови, сбитый с толку ее горячностью, тронутый вопреки себе.
– Ну… не знаю, хорошо ли это обернется. Сеньор Ферранте, наверное, на многое пошел, лишь бы подчинить эти силы своей воле. И ярость его будет безгранична – сразу лишиться плода стольких стараний! Ожог на пальце – ничто в сравнении с потерей такого могущества. Но ожог будет служить ему напоминанием. О да. Он меня не забудет.
– Но вы всегда хотели, чтобы вас помнили.
– Да, – вздохнул он. – Но боюсь, такая слава может оказаться слишком губительной.
День тянулся и тянулся. Под южным ветерком тяжелая лодка двигалась еле-еле, ее и пешком можно было бы обогнать, но зато ровно и непрерывно. Берег менялся: крестьянские дома, виноградники, рощи справа, осыпи, колючие кусты, каменные обрывы слева. К большому облегчение Фьяметты, мастер Бенефорте некоторое время дремал. Она молилась, чтобы, проснувшись, он почувствовал себя лучше. И правда, когда его глаза открылись в косых лучах предвечернего солнца, он впервые сел прямо.
– Как мы плывем?
– По-моему, озеру придет конец тогда же, когда и дневному свету.
Она почти пожалела, что озеро не тянется на север без конца, но когда холмы у этой последней излучины разошлись, за ней оказалась не уходящая вдаль водная гладь, а замыкающий берег и крохотная деревушка Сеччино, примостившаяся на его краю.
– Ну, пока ветер не стихнет…
– Последний час он стал капризным, – призналась Фьяметта и снова поправила парус.
Мастер Бенефорте смотрел на бирюзовую чашу неба, изогнувшуюся между холмами.
– Будем уповать, что вечером не разразится буря. А если ветер совсем стихнет, у нас есть весла.
Она поглядела на весла с тревогой. Тщетной оказалась ее последняя надежда избежать страшного берега, пусть даже ветер и стих бы совсем, что как будто и должно было произойти. Последние полчаса они еле продвигались вперед. Поверхность озера стала совершенно шелковой, и пошлепывание с борта маленьких поднятых ветром волн совсем стихло. До деревни оставалась еще миля. Фьяметта наконец сдалась и опустила парус.
Она вставила тяжелые весла в уключины и хотела пересесть на среднюю скамью, но мастер Бенефорте сердито фыркнул.
– Пусти-ка! – сказал он. – Твои детские ручонки и до ночи туда не догребут.
Он прогнал ее со скамьи взмахом руки и сел на весла. Крякнув, он погнал лодку вперед сильными гребками, всплескивая воду и оставляя крутящиеся воронки на зеркальной поверхности. Но минуты через две он опустил весла, и его лицо вновь стало серым даже в оранжевых отблесках заката. Он отдал ей весла без возражений и некоторое время сидел молча.
Уже смеркалось, когда Фьяметта наконец уткнула нос лодки на галечный пляж. Ковыляя на затекших ногах, они выбрались из лодки и втащили ее еще повыше на берег. Мастер Бенефорте бросил чалку на хрустевшую под ногами гальку.
– Мы останемся тут на ночь? – с тревогой спросила Фьяметта.
– Нет, если мне удастся раздобыть лошадей, – сказал мастер Бенефорте. – Тут не спрятаться. Я вздохну свободнее, только когда мы переберемся через границу. Укроемся где-нибудь, где сеньору Ферранте до нас не дотянуться, и тогда подумаем, что делать дальше.
– А мы… когда-нибудь вернемся домой?
Он поглядел на юг над темнеющей водой озера.
– Мое сердце осталось у меня во дворе в Монтефолье, спрятанное под глиной. Клянусь Господом и всеми святыми, я не могу долго оставаться в разлуке с моим сердцем.
На протяжении следующего часа им пришлось убедиться, что рыбаки – не большие любители лошадей. Лодкам ведь не требуются дорогое сено и ячмень. Один покачивающий головой хозяин хижины отсылал их к другому с радушием, которое заметно убывало по мере того, как сгущался мрак. Под конец Фьяметта и ее отец оказались в сарае на самом конце деревни, где стоял жирный белый одер с разбитыми коленями, седой мордой в жесткой щетине и самого почтенного возраста.
– А вы уверены, что нам не придется тащить его на себе? – уныло спросил владельца мерина мастер Бенефорте. Фьяметта поглаживала бархатистую морду и слушала. У нее никогда прежде не было лошади.
Хозяин принялся подробно описывать силу и многочисленные достоинства своего коняги, добавив, что он ему просто сын родной.
– Дедушка, – проворчал в бороду мастер Бенефорте. Но после дальнейших переговоров сделка была заключена: драгоценный камень и лодка за мерина. Мастер Бенефорте выковырял алмаз из рукоятки кинжала под подозрительным взглядом продавца. Но резко возразил, когда тот потребовал еще алмаз за седло. Слово за словом – и сделка чуть было не оказалась расторгнутой.
Тем не менее владелец мерина предложил им хлеба, сыра и вина. Мастер Бенефорте ответил, что не хочет есть, но немного вина они с Фьяметтой выпили. А сыр и хлеб завернули на дорогу.
Восходящая луна как раз выплыла из-под восточной гряды холмов, когда крестьянин наконец подсадил Фьяметту позади ее отца уа широкую теплую лошадиную спину. Прогнутость крупа оказалась удобным седлом. Ночь была ясной, и луна, хотя и шла на ущерб, светила достаточно ярко, чтобы можно было видеть дорогу перед собой. А быстрота, на которую был способен их скакун, делала ее вполне безопасной. Мастер Бенефорте усмехнулся, ударил каблуками по жирным бокам мерина, и тот затрусил вперед. Когда деревушка осталась позади, мерина такая перемена в его жизни, видимо, подбодрила и он… сказать, перешел на быструю рысь, было бы, пожалуй, слишком сильно. Но, во всяком случае, на вполне пристойную рысцу.
