— теперь не вытерпела, не пожелала… И, увидев пустующее место в соседнем ряду, пересела от Кости туда.
— Черкасова!.. — одернул ее Илья Семенович, не сумев, однако, придать голосу впечатляющей строгости.
Надя Огарышева повернулась к Рите и показала ей большой палец.
— Итак, — Илья Семенович повысил голос, требуя тишины, — был задан вопрос: какой смысл в поступке Шмидта, за что он погиб…
— Да ясно, за что! — нетерпеливо перебил Михейцев. — Без таких людей свободы, как своих ушей, не видать…
Рука Ильи Семеновича легла на плечо Михайцева, и учитель продолжал:
— Он сам объяснил это в своем последнем слове на военном суде. Так объяснил, что даже его конвоиры, вроде бы два вооруженных истукана, ощутили себя людьми и отставили винтовки в сторону!
Затем он достал из портфеля книгу, объявил ее название — «Подсудимые обвиняют» — и, листая ее в поисках нужной страницы, пробормотал опять слова Батищева:
— Пятнадцать строчек…
Ничего не успел он прочитать: широко распахнулась дверь класса — на пороге стоял директор.
— Разрешите, Илья Семенович?
Мельников пожал плечами: дескать, а как вас не пустишь? Николай Борисович вошел не один. С ним была Светлана Михайловна; у нее на лбу по-прежнему оставался черный след копоти, особенно заметный от пугающей бледности ее лица.
— Извините за вторжение. А почему вы, собственно, не встали? — спросил директор у класса. Ребята поднялись. Слишком резко переключили их с тех, шмидтовских, впечатлений на эти новые, и рефлекс школьной вежливости не сработал…
— Садитесь. Произошла вещь, из ряда вон выходящая. Вчера вечером кто-то вошел в учительскую, вытащил из шкафа сочинения вашего класса и сжег их.
Девятый «В» тихонько ахнул.
— Да-да, — продолжал Николай Борисович, — сжег! И оставил на месте своего преступления — я говорю это слово вполне серьезно, в буквальном смысле — вот это объяснение. Дерзкое по форме и невразумительное по существу.
Листок он передал Мельникову. Илья Семенович отошел с ним к окну и стал читать.
— Я не буду говорить о том, какую жестокую, какую бесчеловечную обиду нанес этот… субъект Светлане Михайловне. Не буду пока говорить и об идейной подкладке этого безобразия; это — впереди… Меня интересует сейчас одно: кто это сделал? Надеюсь, мне не придется унижать вас и себя такими мерами, как сличение почерков и так далее…
— Не придется! — вспыхнул Генка и встал.
— Ты, Шестопал?
— Я.
— Пойдем со мной.
— С вещами? — мрачно пошутил Генка, но никто не засмеялся.
— Да-да, забирай все. — Николай Борисович протянул руку за листком к Мельникову.
— Ознакомился?
Не ответив, Илья Семенович вернул ему эту бумагу.
Мертвая тишина в классе.
Скорбным изваянием стоит в дверях Светлана Михайловна, так и не проронившая ни слова.
Генка собирал свои пожитки.
Вдруг Николай Борисович увидел Наташу.
— А вы, Наталья Сергеевна, каким образом здесь?
— Мне разрешил Илья Семенович…
— Ах так! Ну-ну.
Ни на кого не глядя, Генка пошел с портфелем к двери.
Директор вышел за ним.
Еще раз оглядев класс и кивая каким-то своим мыслям, последней ушла Светлана Михайловна с полосой копоти на лбу, напоминающей пороховую метку боя…
А Мельников, похоже, совсем забыл об уроке — его утянули за собой те ушедшие трое, явно же не разобрался он с ними, не закончил. Вот и нечем пока ответить на вопрошающие взгляды ребят и Наташи; если и слышит он, как нарастает в классе гул, то для него это ропот возмущения против его невмешательства в ЧП, рассказанное директором.
А чем возмущаться? Да, невмешательство — но просвещенное же, высоколобое, рассеянное, не успевающее просто переключиться с горящего «Очакова» на пепел от каких-то полуграмотных сочинений… А что, должна быть непременно охота переключаться туда? Он историк. Сам предмет — неужто не ограждает его? Безоговорочная любовь к предмету? Мысленное пребывание на месте П. П. Шмидта — нешто не освобождает от скандальчиков сугубо местного и сиюминутного значения?
…Так допрашивал себя Мельников, и внутренний этот голос его набирал сарказм, иронию, злость! Класс же не держал против него зла в эти минуты; просто девятый «В» обалдел маленечко — и теперь, стряхивая оцепенение, лишь начинал соображать, кем и чем надобно тут возмущаться…
— О чем я говорил? — спросил наконец Мельников с усилием.
— Про пятнадцать строчек, что это немало, — подсказала Рита.
— Да-да.
Он взял со стола книгу, но глядел поверх нее, медлил… И вдруг, решив что-то, вышел из класса…
Все замерло, а потом загудело тревожно:
— Он к директору пошел, да? Наталья Сергеевна?
— А куда ж еще-то! — опередил Наташу Михейцев. — Братцы, Шестопальчику хана — это точно!
— А зачем сжигал? Не посоветуется ни с кем — и сразу сжигает…
— Это все для оригинальности! Лишь бы повыпендриваться!
— Ребята, тихо! — заклинала их Наташа.
Однако страсти слишком долго консервировались, им нужен был выход.
— По себе судишь-то! — кричали тому, кто заклеймил Генку.
— Он объяснение написал, почитать надо…
— Нет, а вообще-то он психованный.
— Сама шизик.
— Я-то нормальная. Я, может быть, без одной ошибочки написала, это у меня, может быть, лучшее сочинение за два года! Пусть он мне теперь отдает мою пятерочку! — наседала на Михейцева, главного Генкиного адвоката, одна голосистая блондиночка.
— Тоже мне Герострат, — высказался Костя Батищев.
— Кто-о?! — оскорбился Михейцев. — Ты выбирай слова-то!
— Да тихо же, вы! — умоляла Наташа, и в ее положение вошел Сыромятников: он стал ходить по рядам, раздавая звонкие щелбаны всем, кто был особенно горласт.
Некоторое успокоение эта мера принесла.
— Послушайте, — сказала Наташа, и на сей раз послушались, замолчали все. — Я думаю, просто рано спорить. Сначала надо понять кое-что. Смотрите, какая странная вещь: девять лет вы учитесь рядом с человеком и не знаете о нем самого главного.
— Кто, мы не знаем? Очень даже знаем. Он честный, — сказала Надя Огарышева и поглядела на одноклассников: может, возражения будут? Нет, не возразил ни один. Очень веско она это сказала.
— А если честный… — Наталья Сергеевна не закончила фразу: эта предпосылка рождала выводы, непедагогичные и далеко ведущие…
И все это поняли.
— А знаете, чего я слыхал? — объявил неожиданно Михейцев. — Что наш директор Илью Семеныча из окружения вытащил, раненого…
— Говорят, — не опровергла Наташа.
— Наталья Сергеевна, а правда, что Илья Семенович уходит от нас?
— Как уходит? Откуда вы взяли?
— Говорят. Даже говорят, что он заявление уже написал…
У Натальи Сергеевны был такой растерянный взгляд, что Света Демидова сразу поспешила на помощь:
— Врут, наверно! Не верьте, Наталья Сергеевна, это все сплетни!..
* * *
Из кабинета директора школы вышли Мельников и Генка. Молча стали подниматься по лестнице.
Илья Семенович оглянулся: за ними возникла Светлана Михайловна, кашляя и брезгливо держа
