не было. Кстати, Григорий Давыдович тоже сидел перед войной и, как и Рокоссовский, был в сороковом отпущен на волю. Сам Константин Константинович тоже здесь, пытается не задеть головой потолок. Ему с его двухметровым ростом здесь тесновато. Рядом с ним командарм пятьдесят два Яковлев. Вот он как раз точно не на парад прибыл, серый от усталости.
А меня за локоток прихватил начальник особого отдела Мельников.
– Соловьев, вы знаете, зачем вас вызвали?
– Откуда, Дмитрий Иванович? Сидел у себя, ни сном ни духом, поверите, чай пить собирались. Прибежал вестовой, давай, ордена цепляй, и срочно к командующему. Мне никто ничего. Я думал, вы хоть что скажете.
Особист только зубами скрипнул. Тем более что случился выход большого начальства с высокими гостями к народу. Ого, сколько их там было! Как уместились хоть? Кирпонос, рядом с ним какой-то старлей невоенного вида, скорее всего переводчик, только наш. Потом Гарриман этот. Красивый мужик, лицо уверенное, такой трояк попросит в долг, так сразу дашь и спрашивать не будешь, когда вернет. Просто от уверенности, что не зажилит. Ну и переводчика я видел уже. Потом иностранный вояка какой-то, не знаю какого звания, я в их погонах плохо разбираюсь. Звезд никаких, только орлы серебряные. Мордатый такой, глазенки так и рыскают кругом. Наверное, боится, что коммунисты его сейчас на костре поджарят. А перед смертью в партию запишут.
А самой большой неожиданностью оказалась дамочка. Молодая, тридцати нет еще, блондиночка. В военной форме, помню, как же, в сорок пятом мы таких девчат много видели. Миловидная, ничего не скажешь, у Гарримана губа не дура, старую клушу за собой таскать не стал. А у этой одни глазищи на пол-лица, ресницами только хлопает. И помада на пухлых губках такая… что прямо вдруг захотелось заграбастать ее и яркую эту краску поцелуем согнать. Но я только слюни глотнул. Такую попробуй пальцем тронь, до конца своей короткой жизни жалеть будешь, что чувства не обуздал.
– Товарищи, – начал Кирпонос. – Полномочный представитель президента Североамериканских Соединенных Штатов господин Гарриман прибыл к нам с визитом. Он привез очень хорошее известие о поставке бронетехники от наших союзников. Первый эшелон уже прибывает…
Михаил Петрович вещал как по писаному, а я вспоминал американскую технику. «Ли» эти. Средний двухпушечный танк. Не «тридцатьчетверка», но дареному коню, как известно…
– Кроме этого, господин Гарриман хотел бы обратиться к вам, – закончил командующий. Видно, не по душе ему эти политесы, а что поделаешь, для победы с кем угодно в десна целоваться будешь.
Американец, конечно, по-своему заговорил, останавливаясь, чтобы переводчик нам рассказал, о чем речь. Хлопчик говорил не совсем чисто, на их заграничный манер выговаривая «Ж» вместо «Р», но мы не гордые, послушаем. Сначала про борьбу с фашизмом и прочие штуки вещал. Но недолго, минут пять. А потом свернул он куда-то не туда. Я сразу неладное почуял, когда он начал про подвиги советских воинов, которые достают даже высших офицеров врага.
Дальше – хуже. Гарриман этот напрямую сказал, что при встрече поинтересовался у президента Сталина – так и произнес «президента», а можно ли увидеться с тем, кто уничтожил Гиммлера. И к своей радости узнал, что этот мужественный офицер проходит службу именно там, куда он направляется. Поэтому награда нашла героя, и прочая фигня.
– Мне сказали, что полковник Соловьев находится здесь? – спросил американец.
Михаил Петрович из-за его спины коротко кивнул, и я шагнул от стены на середину комнаты. Поймал заинтересованный взгляд блондиночки, дополнительно выпятил грудь.
– Это я.
– Подойдите, пожалуйста, я хотел бы вручить вам одну из высших наград нашей страны – медаль «Серебряная Звезда».
Охренеть и не встать. Только заокеанских наград мне по жизни не хватало. Но, с другой стороны, я не просил, американца этого никогда не видел, так почему бы и нет. Помню, даже в «Правде» про такие награждения писали, и ничего постыдного в том не видели. Союзники же.
Я шагнул еще. Помещение маленькое, всё рядом. Та самая девица подала Гарриману коробочку, из которой он выудил золоченую звезду на колодке с синими, белыми и красными полосами и начал цеплять ее мне на грудь. Тут чуть не приключился конфуз, потому как американец прицелился водрузить медаль рядом со звездой Героя, но я его потихоньку поправил, сказав, что тут нельзя, надо ниже. Переводчик тут же зашептал ему в ухо, и рука с наградой двинулась в правильном направлении. Народ вяло похлопал, шампанского, увы, не вынесли. Хотя по сто грамм ради такого дела могли и плюхнуть. Потом мне дали еще красивую грамоту, где мое имя было вписано буржуинскими буквами, и меня, пожав на прощание руку, отпустили.
Фу-ух-х. Я бочком, бочком, выбрался из толпы, подмигнул зеленому от зависти Масюку. Ох зря, Аркаша, завидуешь! У нас награды – это не доппаек, а дополнительный геморрой. Так и оказалось.
За мной сразу увязался Мельников и потащил в свой кабинет. Если такой хороший человек приглашает, то тут отказываться как-то нехорошо. Я и пошел.
– Медаль сдайте, – протянул он руку.
Вот же гад, хоть бы соломки постелил, вежливость проявил. Мне даже немного обидно стало.
– Зачем? – спросил я, прикидываясь дурачком.
Особист что-то понес про то, что сейчас не время, еще что-то малопонятное про сложную международную обстановку.
– Товарищ майор государственной безопасности, – сказал я как можно спокойнее – тут надо по-хитрому, – насколько я понял, вручить медаль американцу разрешил наш Верховный главнокомандующий. Как он сказал, так я и сделал. А представьте, что я вдруг попадусь на глаза товарищу Сталину, что уже случалось, причем не раз, а он и спросит: «А где, товарищ Соловьев, американская награда?» И что мне ему ответить? У начальника особого отдела Волховского фронта майора Мельникова? Я, Дмитрий Иванович, носить ее не собираюсь. Сами понимаете, какая обстановка вокруг, не до медалей сейчас. Но хранить буду у себя, раз мне ее союзники по антигитлеровской коалиции вручили. А еще лучше, с оказией домой передам, пусть жена спрячет подальше.
Вроде проняло, майор задумался.
– Ну если так разве что… Тогда да, – пробормотал наконец Мельников. – Идите, товарищ полковник, не задерживаю.
Вот что это было? Что за блажь ему в голову стукнула? Командующий войсками фронта разрешил. И главнокомандующий даже сказал, где я есть. Вот тут самый интересный момент, кстати, что Сталин меня из виду не теряет. А зачем? Что я, какой-то выдающийся специалист? Свои плюшки за спасение сына я получил уже, что ему еще от меня надо?
Ладно, что голову мыслями ненужными грузить? Она от этого даже заболеть может. Пойду к себе, отметим с Евсеевым медаль нежданную.
– Тебя на фуршет приглашают! – возле КПП штаба меня догнал Масюк. – Так что не уходи.
– Какой фуршет? – удивился я. Значит, шампанского все-таки попробую?
– Сейчас они, – Аркаша кивнул в сторону штаба, – отправятся на станцию, там
