он говорил: «Живущим на свете достоверно известно, что мир не соблюл верности ни одному существу всей вселенной. Мудрость требует того, чтобы человек хранил себя живым „вечной жизнью доброго имени"».
Стихи
Поминание бессмертного мудрецы назвали второй жизнью.
Тебе хватит такого запаса, как добрые дела.
|A 122а, S 296| Всегда, когда вспоминали привычки и правила предшествовавших султанов и меликов и когда речь заходила о сокровищах, он говорил: «Те, кто в этом усердствуют, лишены доли разума, так как между землей и закрытым кладом нет разницы, — оба они одинаковы в [своей] бесполезности. Поскольку при наступлении смертного часа [сокровища] не приносят никакой пользы, и с того света возвратиться невозможно, то мы свои сокровища будем хранить в сердцах и все то, что в наличности и что приготовлено, или [то, что еще] поступит, отдадим подданным и нуждающимся, чтобы прославить доброе имя».
В подтверждение этих преданий, которые вкратце сообщают о его словах и деяниях, в таком же изложении следуют несколько рассказов, хотя это из тысячи — один и из множества — самая малость.
Первый [рассказ]
Обычай и порядок у монголов таковы, что весной и летом никто не сидит днем в воде, не моет рук в реке, не черпает воду золотой и серебряной посудой и не расстилает в степи вымытой одежды, так как, по их мнению, именно это бывает причиной сильного грома и молнии, а они [этого] очень боятся и обращаются в бегство. Однажды каан шел вместе с Чагатаем с охоты. Они увидели какого-то мусульманина, который совершал омовение, сидя в воде. Чагатай, который в делах обычая придерживался [даже] мелочей, хотел убить того мусульманина. Каан сказал: «[Сейчас] не время, и мы устали; пусть его содержат под стражей сегодняшнюю ночь, а завтра его допросят и казнят». Он поручил его Данишменд-хаджибу, приказал тайно бросить в воду в том месте, где он [мусульманин] совершал омовение, один серебряный балыш[247] и сказать ему [мусульманину], чтобы во время суда он говорил [следующее]: «Я человек бедный, деньги, которые я имел, упали в воду, и я спустился, чтобы их достать». На другой день, во время расследования, он твердо держался этого объяснения. — Когда туда послали, то в воде нашли балыш. Каан сказал: «У кого может хватить на то смелости, чтобы преступить великую ясу? Этот несчастный ведь жертвовал собой ради такого пустяка из крайней нужды и бедности». Его простили. Каан приказал выдать ему из казны еще десять балышей, и с него взяли письменное обязательство в том, что впредь он не осмелится на такой поступок. По этой причине вольные люди мира стали рабами его [каана] душевных свойств, ибо душа лучше многочисленных сокровищ. Вот и все!
Еще [рассказ]
В начале издали закон, чтобы никто не резал горла баранам и другим употребляемым в пищу животным, а, по их обычаю; рассекал бы [им] грудь и лопатку. Один мусульманин купил на базаре барана и увел [его] домой. Заперев двери, он внутри дома зарезал его, возгласив «бисмилла». Какой-то кипчак увидел его на базаре. Выжидая, он пошел следом за ним и забрался на крышу. В то время, когда [мусульманин] вонзил нож в горло барана, он спрыгнул сверху, связал того мусульманина и потащил его по дворец каана. [Каан] выслал наибов расследовать дело. Когда они доложили обстоятельства дела и происшествие, [каан] сказал: «Этот бедняк соблюдал наш закон, а этот тюрок отрекся от него, так как забрался на его крышу». Мусульманин остался цел и невредим, а кипчака казнили.
Еще [рассказ]
Из Хитая приехали лицедеи и представляли диковинные штуки, в том числе были изображения разных народов. Между прочим, они выволокли одного старца с седыми усами и бородой, с чалмой на голове, привязанного к хвосту лошади. [Каан] спросил: «Чье это изображение?». Они сказали: «Врагов [наших] мусульман, которых воины уводят в таком виде из городов». Он приказал прекратить представление и доставить из казны изящные кубки и драгоценности, осыпанные самоцветами, которые привозят из Багдада и Бухары, арабских коней, дорогие вещи [вроде] жемчугов и прочего, что имеется в этой стране, а также принести и китайские товары. Принесли и положили одно против другого. Между этими |A 122б, S 297| товарами была безмерная разница. [При этом] он сказал: «У редкого бедняка из мусульман-тазиков не бывает нескольких рабов-китайцев, исполняющих его приказания, но ни у одного из великих китайских эмиров не было пленного мусульманина. Это обстоятельство может служить [доказательством] премудрости бога, знающего достоинство и качества каждого народа из народов [всех] времен. С этим совпадает по существу и великая яса Чингиз-хана, который установил цену крови мусульманина в сорок золотых балышей, а за китайца — одного осла. Как можно выставлять мусульман в унизительном виде [при наличии] стольких ясных доказательств и доводов? Вас следует наказать за плохой поступок, но на этот раз я вас прощаю. Уходите от нас и впредь так не поступайте».
Еще [рассказ]
Один из иранских меликов прислал к каану посла и вступил в подданство. В числе подарков он прислал доставшийся ему в наследство от отцов и дедов граненый лал на котором сверху вырезали благословенное имя посланника [божия], да благословит его Аллах и да ниспошлет ему мир, а ниже — имена предков пославшего. [Каан] приказал резчику оставить на счастье и ради божьего благословения имя посланника [божия], да будет над ним мир, а прочие имена стереть и вырезать под именем посланника [божия], да будет над ним молитва и мир, имя каана, а потом уже имя пославшего. Вот и все!
Еще [рассказ]
К его величеству пришел один араб из тех, что отрицают святую мусульманскую веру, и преклонил колена: «Я видел во сне Чингиз-хана, и он сказал: „Скажи моему сыну, чтобы он убил побольше мусульман, так как они очень дурные люди"». Подумав одно мгновенье, каан спросил: «Он сам тебе сказал или через келимчи?». Тот ответил: «Своими устами». Каан спросил: «Ты знаешь монгольский язык?». Тот ответил: «Нет». [Тогда каан] сказал: «Ты без сомненья лжешь, так как я достоверно знаю, что мой отец никакого другого языка, кроме монгольского, не знал», — и велел убить его.
Еще [рассказ]
Был один бедняк, неспособный промышлять и работать, и не знал он никакого ремесла. [Однажды] он оттачивает наподобие стрекала несколько кусков железа, насаживает их на черенки и садится в ожидании на пути прохождения каана. Издалека на него падает благословенный его [каана] взгляд. Он посылает человека расспросить о
