этого не осознаёт и даже перекрывает мне путь, когда, наполнившись желанием сбежать и разом покончить со всем этим, я начинаю двигаться к выходу из её кухни, а заодно из квартиры и из её жизни. Именно так, накопившись, все эти эмоции слово за слово и приводят меня к самому первому действительно откровению, делиться которым осознанно я вообще-то не собирался.
— Да потому что я преступник! Потому что ваш отец полицейский, и вам вряд ли хочется иметь дело с бывшим заключённым, который легко может снова попасть в тюрьму, — теперь у неё есть все основания меня немедленно прогнать. Мне не в чем будет её упрекнуть и обвинить. Ведь я только и хотел, чтобы она пришла в себя и одумалась, но мой первоначальный запал бесследно пропал, и я внезапно осознаю, что боюсь. Боюсь того, что меня действительно выставят вон, и слышу это чувство в своём голосе, когда задаю один единственный вопрос. — Мне уйти, да?
Ким сидит в кресле, куда переместилась сразу же после моих слов. Видя, как они фактически ослабили и, фигурально выражаясь, придавили её к земле, вынудив искать опору в мебели, я готов дать ей сколько угодно времени на раздумья. Но однозначный ответ, не допускающий каких-либо иных толкований, удивляет меня своей быстротой и молниеносностью.
— Нет.
Я оказываюсь в некотором ступоре, когда, совершенно ничего обо мне не зная, с железобетонной уверенностью Ким утверждает, что я в любом случае никого не убивал. Она права, здесь я чист, и хотя в других вещах небезгрешен, крест убийства на моей душе не лежит. Но, Господи, откуда такое доверие? Откуда такое стремление быть рядом? Откуда такая потребность поддержать в трудную минуту? Меня никто и никогда всем этим не окружал, не говоря уже о совершенно постороннем человеке. Быть может, я, и правда, должен остаться. Не потому, что так считает Тео, и не из-за его совета, а просто потому, что и мне с ней тоже неотвратимо спокойнее. Да, это чревато новыми расспросами и тем, что мне, вероятно, придётся давать ответы, хочу я этого или нет, но я… я справлюсь. Я просто обязан это сделать, ведь от мыслей, что будет, если не удастся, уже сейчас почему-то становится больно.
Глава седьмая
— Где вы, чёрт побери?
— И вам тоже здравствуйте, — максимально дружелюбно, уважительно и вежливо отвечаю я на фактически рычание, которое получила вместо приветствия.
Подозревала ли я, что он будет неимоверно зол, при пробуждении не обнаружив ни единого следа моего пребывания в собственной же квартире? Конечно же, да, и наравне с этим я также предполагала и то, что это чувство вполне может возрасти до истинной ярости и желания всё ломать и крушить на своём пути к тому моменту, когда я всё-таки найду в себе смелость и отвечу на далеко не первый телефонный звонок. Но я и не думала, что, помимо всего этого, услышу ещё и самый настоящий праведный гнев, смешанный с чем-то, смутно напоминающим панику.
— Я могу повторить свой вопрос ещё раз и ещё, и так до тех пор, пока не получу чёткий и однозначный ответ, — будто став глухим, Джейден продолжает гнуть свою линию, но он не на ту напал.
Да, я признаю, что, быть может, мне и не стоило использовать его особенно крепкий в предрассветные часы сон, чтобы тихо собраться и уехать на работу. Но в противном случае из-за неуверенности в моей безопасности он бы наверняка не отпустил меня даже в офис. Не говоря уже о конференции в столице, предполагающей уже завершившийся полуторачасовой ранний перелёт и отсутствие в зоне досягаемости в течение целого дня с возвращением обратно лишь поздним вечером. Нянька же на работе совершенно не поспособствует улучшению моего имиджа в глазах босса, и хотя я не горжусь своим бегством и знаю, что разборок мне не избежать, я взрослый, зрелый и самодостаточный человек, вполне способный нести ответственность за свои решения и принимать их без оглядки на чьё-либо мнение. Прошло вот уже трое суток, как Джейден ночует у меня с тех самых пор, как сказал, что мне более ничто не угрожает, и за эти дни на вторжение в мой дом, и правда, не было ни единого намёка. Но я сама себе хозяйка и не собираюсь забывать об этом без действительно веских на то оснований. Не буду скрывать, в глубине души я ещё даже близко не отпустила воспоминания о недавнем прошлом и сегодня утром потратила немало времени, чтобы спрятать не до конца сошедшие синяки под внушительным слоем тональных средств. Но, поразмыслив, я не нашла ни одного внушительного довода, способного остановить меня от осуществления задуманного. Мало того, что моё сердце поверило словам Джейдена, так ещё и разум посчитал нерациональным отказываться от потенциально дающей толчок карьере возможности из-за пессимистичных размышлений, что из соображений безопасности мне теперь никак нельзя выходить на улицу одной. Так и до затворничества в собственной квартире недалеко, не говоря уже об отказе от каких бы то ни было кардинальных поездок в целом. Но, несмотря на несколько сохраняющиеся страхи, я не готова ставить свою жизнь на откровенную паузу.
— Во-первых, вам никто не давал права так со мной обращаться, а я в свою очередь устала терпеть то, какую линию поведения вы изначально избрали в отношении меня. Во-вторых, если вы не заметили, я с вами поздоровалась, и по принятым в обществе правилам вам следует сделать то же самое в ответ. И наконец в-третьих, я на работе, и, опережая ваши наверняка неминуемые расспросы, нет, я не глухая, я отлично услышала ваш запрет на выход из квартиры без вашего сопровождения, но считайте, что я выразила протест всему, что вы говорили.
— Адрес?
— Что, простите?
— Мне нужен адрес вашего места работы.
— Я, конечно, могла бы его назвать, но он вам вряд ли поможет.
— Это ещё почему?
— Потому что я уехала по делам в Вашингтон.
— Что вы сделали?
— Уехала по делам в Вашингтон, — как умственно отсталому, повторяю ему я. Но, если честно, в глубине души мне совсем не до смеха. Этот непонятный трепет не самого приятного свойства, вызывающий мурашки и дрожь, лишь усиливается, когда, повышаясь, голос по ту сторону трубки явно начинает говорить что-то не слишком хорошее:
— Да вы… — и хотя я нажимаю на кнопку отбоя, не желая знать, какие именно термины собирались употребить в мой адрес на этот раз, и ощущая наворачивающиеся слёзы, что в моём
