листах письма изображали рисунки на военную тематику. Если приходил ответ, боец мог неделю не открывать письмо с фото красавицы, специально оттягивая момент.
Вся прелесть армейской службы – это переплетение судеб абсолютно разных людей. Людей, которые никогда бы не встретились друг с другом ввиду разных взглядов и отношения к жизни. Переживания, радости и невзгоды делились между друзьями поровну, но в любом случае у каждого была своя судьба. Пацаны уходили в отправку вместе, а по прибытии попадали в разные подразделения. Даже в учебных, полностью сформированных ротах офицеры менялись личным составом как хотели. Справедливости ради стоит отметить, что лейтенант Хажеев был настоящим уставным офицером. Быть может, потому, что был молод и наш взвод был его первым учебным курсом. Он не жалел для нас своего личного времени. По совести проводил вождения БМП и даже пытался преподавать психологию по Карнеги. Мы старались не обижать его и делали вид, будто нам интересен этот заморский умник.
Покупатели приезжали каждую неделю, казармы пустели одна за другой. Люди приезжали из Сибирского, Северо-Западного, Центрального и Уральского округов. Нам нужен был Северо-Кавказский. Оттуда приехали в двадцатых числах ноября. Нас набралось около двухсот человек из всех видов сухопутных войск. Абрамов попал по спискам в Чебаркуль в составе Уральской мотострелковой дивизии. Мне было чертовски обидно, ведь в СКВО мы писали рапорта оба. Там ему вновь пришлось пройти подготовку и после четырёх месяцев бесконечных марш-бросков и стрельб отправиться в Чечню.
По прибытии в красивый южный город нас расположили в казармах пустого полка. На кроватях отсутствовало постельное белье, и мы спали, не раздеваясь, укрываясь бушлатами. Пустая часть являлась следствием убытия полка на боевые. Сердце от такой информации билось чаще. Многие довольно переглядывались, особенно те, кто был сыт по горло уставом. Мне вновь пришлось заводить друзей из числа пехоты. Так я встретил Фому родом из Кургана. Он служил в первом батальоне, и у нас имелись общие знакомые. На третий день присутствия в части нас построили на плацу. Кто-то из штабных просто и ясно ознакомил нас с обстановкой, предлагая идти в отправку вслед за полком. Конечно, мы согласились, ведь среди двухсот человек стояли парни из Сибири и Урала. Да и в части нам не понравилось. Слишком много дагестанцев там шлялось, и за три дня мы уже успели трижды подраться. В основном по мелочи, из-за значков классности, гордо сияющих у нас на груди. Но первое впечатление было испорчено, и даже те, кто не хотел воевать, всё равно поехали с нами.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Терский хребет. Конец ноября
– Аллё, Титов! – крикнул Гера. – От Скачкова есть новости?
– Какие новости в рембате могут быть? – недовольно отозвался Сергей.
– Что, даже записку зампотех не привёз?
– Скачков писать не умеет, – ответил сержант.
– Ты так и будешь орать из кустов? – засмеялся Герасимов.
– Отстань, мне некогда, – огрызнулся Серёга, спускаясь к ручью с котелками.
Саню с машиной отправили в Толстой-Юрт на замену стартёра, а Титов остался в пехоте. Серёга сидел у ручья верхом на срубленном дереве. Сняв сапоги и портянки, он проткнул иголкой нарыв на ноге, аккуратно выдавливая гной. Рядом на корточках сидел Бригадир. Его руки яростно натирали песком котелки, ложки и вилки, ополаскивали посуду в холодной воде. Вилки солдатам не положены. Пехотинцы их отняли у полковых поваров, когда приходили бить морды. Автоматы лежали на коленях сержанта с полными рожками на сорок пять патронов. Титов их отнял у пулемётчика Тошибы, ссылаясь на то, что ему и Скачкову такие рожки не пригодятся.
– Рембат – это глубокий тыл, боец, – объяснял Серёга обидевшемуся Тошибе, – с кем ты там воевать будешь, «слоник»?
Но Тошиба молчал в ответ. Он по своей привычке еле слышно шипел и ненавидел Титова сквозь прорези своих самурайских глаз.
– Молчишь? Вот и молчи, а мне идти надо. Вдруг завтра «чехи» в атаку попрут. В общем, свободен, воин.
Скачков посмотрел неодобрительно на Титова, но промолчал, покачав головой. Сержант отдал пулемётчику шесть обычных магазинов взамен. Саню нагрузил консервами и хлебом, кинув ему под педали старый бронежилет. Не обидел никого, но своё, как обычно, урвал. – Брейся давай, – ворчал Серёга на Бригадира, – не то я тебя вафельным полотенцем брить буду.
Бригадир недовольно плескался в ручье, намыливая подбородок. Тупой одноразовой бритвой он скоблил своё грязное лицо, изредка озираясь на сержанта.
– Вот сколько раз я вас наказывал за внешний вид? – довольно и с деловым акцентом продолжал Титов, наматывая портянки. – А вам как о стенку горох. Меня ротный достал уже. Ни одного бойца в моем подразделении – одни бомжи. Ты посмотри на меня. Я всегда гладко выбрит, чист и опрятен.
Всё дело в том, что на младенческом лице Титова просто ещё не росла щетина. Бойцы младше призывом об этом знали, но вслух сказать не решались. Нарушить девственную психику сержанта мог только камикадзе или Тошиба. Расстегнув китель на груди, Серёга прилёг на сухие опавшие листья. Далеко у подножия сопок, прилегающих к хребту, шла ленточкой чья-то колонна брони. Он смотрел на неё в бинокль, стараясь определить принадлежность и род войск.
– По-любому ВВ пошли сёла у нас в тылу шерстить, – сказал Сергей, – это они могут. Слабо им аэропорт самим взять, а боец?
– Так точно, слабо, – устало ответил Бригадир.
– Зато нам не слабо, – с грустью сказал Серёга, поднимаясь с земли, – федералы впереди, а МВД позади идут. Несправедливо.
– Ну кто-то и у них впереди имеется, – возразил было боец. Он произнес это так, будто у него полный рот конфет.
– Ты видел, чтобы впереди пехоты ОМОН или спецназ шёл? – рявкнул на Бригадира сержант. – Видел, я спрашиваю?
– Нет, не видел, – перепугался рядовой.
– Вот и помалкивай.
Парни вывалились из жёлтых кустов на дорогу, которая делила хребет на тыл и передовую. Вяло переплетая ноги по пути к своим позициям, Титов рассказывал Бригадиру о том, как ходил на концерт группы Prodigy. Эту историю он рассказывал даже избитым поварам, представляя на всеобщее обозрение фото как доказательство. На фотографии, снятой, по всей видимости, с мостового крана, была видна тысячная толпа. Но Серёга яростно тыкал в маленькую точку грязным ногтем, подчёркивая своё присутствие. Бригадир только охал и ахал в ответ. Глядя на то, как положительно реагирует боец, Титов вынул самый жирный козырь. Им являлся автограф вокалиста, якобы вручённый в аэропорту Домодедово как лучшему фанату группы. Правда, имя вокалиста он забыл, потому что полгода учил характеристику боевой машины.
Обочины дороги припорошило снегом, отдалённо напоминая о зиме. Днём всё равно было тепло, и некоторые бойцы расхаживали без бушлатов. По ночам поднимался холодный ветер, и тогда с неба снова летела сухая белая крошка. Ближе к обеду замёршие дороги подтаивали, затрудняя передвижения и техники, и людей. Бойцы скользили подошвами сапог, спускаясь с горки в блиндаж по глиняной поверхности. Титов не попал в проём и шлепнулся задом в грязь. В полёте боец успел задрать руки вверх, спасая свой автомат.
– Сука, сука, сука, сука, – ругался боец, поднимаясь с локтя.
На заднице сержанта красовался огромный мокрый шлепок грязи. Скользящей походкой Серёга вошёл внутрь. Заметив его конфуз, Герасимов рассмеялся.
– Ты в штаны наложил, Титя? – оскалился сержант первого взвода.
– Где часть нашей гуманитарки? – прижался задом к буржуйке Титов.
– Ваш взводный забрал. БМП недавно ушла.
– Эх, опоздал.
– Куда? На халяву, что ли? – продолжая улыбаться, поинтересовался Гера, по-хозяйски производя смазку деталей автомата.
– А мне одному, что ли, это нужно? Я на Скачкова взять обязан.
На Тошибу.
– А Тошиба тут при чём? Он со второго взвода.
– Мне неинтересно, с какого он взвода, – возмутился Титов, – машина моя, механик мой, и Тошиба, значит, тоже мой.
Гера громко рассмеялся логике сослуживца, не желая больше возражать Титову. Тот отряхнул высохшую грязь и вышел из блиндажа первого взвода. Рядом с офицерской землянкой заваривали чай танкисты. Рассевшись у небольшого костра, они помешивали
