воду из твоего водоема и текущую из твоего колодезя (Притч. 5, 15); и опять: Пусть беседует с тобою лань любви и жребя твоих наслаждений (Притч. 5, 19). Вот что говорит он о жене, живущей в законном браке: зачем оставляешь помощницу и бежишь к наветнице? Зачем отвращаешься от сообщницы в жизни и угождаешь той, которая расстраивает твою жизнь? Эта — твой член и тело, а та — меч острый. Посему, возлюбленные, бегайте прелюбодеяния, и ради настоящих зол, и ради будущего наказания. [2, с. 145–146]
* * *
Величайшая сеть — красота женская; или, вернее, не красота женская, а сладострастный взгляд. Мы осуждаем вовсе не вещи, а себя и свою безпечность; и не говорим: не будь женщин, но — не будь блудодеяний; не говорим: не будь красоты, но — не будь прелюбодеяния; не говорим: не будь чрева, но — да не будет пресыщения; потому что не чрево рождает пресыщение, а наша безпечность. [2, с. 154–155]
* * *
Представь, какую жизнь ведут те, которые подозревают своих жен, как неприятна им пища, неприятно питье. Им кажется, что стол их наполнен отравами, и как от заразы, бегут они от своего дома, исполненного безчисленных зол. Нет у них сна, не приносить им спокойствия ни ночь, ни общество друзей, ни сами лучи солнца; но сам свет считают они несносным для себя не только тогда, когда видят, что жена предается прелюбодеянию, но даже если только подозревают ее в этом. Подумай же, что и жена терпит тоже самое, когда слышит от кого-нибудь или только подозревает, что ты предал себя блудной женщине. Представляя это, не только избегай прелюбодеяния, но не подавай повода и к подозрениям; а если жена будет подозревать несправедливо, то успокой ее и разуверь. Не по вражде или гордости она делает это, но от заботливости и от того, что очень боится за свою собственность. Твое тело, как я выше сказал, есть ее собственность, и собственность драгоценнее всякого имущества. Не обижай же ее в важнейшем предмете и не наноси ей смертельной раны. Если презираешь ее, то побойся Бога, мстителя за такие дела, Который угрожает невыносимыми наказаниями за такие грехи, потому что о тех, которые осмеливаются делать это, Господь говорит: где червь их не умирает и огонь не угасает (Мк. 9, 48). [3, с. 202–203]
* * *
Если кто по природе ревнив или предался этой страсти по какому-нибудь несправедливому предлогу, то, скажи мне, что может быть злосчастнее такой души? Сравнивая войну и бурю с такой семьей, ты можешь найти здесь верное пособие: все полно печали, подозрения, несогласия и смятения. Одержимый этим неистовством нисколько не лучше бесноватых или больных сумасшествием: так часто он бросается, отступает и раздражается на всех и безпрерывно вымещает свой гнев на людях, просто присутствующих и ни в чем неповинных, будет ли то раб, или сын, или кто другой. Всякое удовольствие исчезает и все наполняется унынием, скорбью и неудовольствием; остается ли он дома, идет ли на площадь, отправляется ли путешествовать, повсюду это горе сопровождает его, возбуждая и раздражая его душу хуже всякого рожна и не давая покоя; ибо эта болезнь обыкновенно производит не только уныние, но и невыносимое раздражение. Каждое из них уже само по себе достаточно для погубления одержимого им; если же они вместе нападут на него, удручая его постоянно и не давая отдыха даже на короткое время, то скольких смертей это тяжелее? Назовет ли кто крайнюю бедность, неизлечимую болезнь, огонь, железо, — он не укажет ничего равного этому. Только те, которые сами испытали, хорошо знают это, а никакими словами невозможно выразить чрезмерность этого горя. Когда кто вынуждается постоянно подозревать ту, которую любит больше всего и за которую с удовольствием готов отдать душу свою, то какое утешение может облегчить его? Нужно ли ему идти ко сну, или взяться за пищу и питье, — стол покажется ему наполненным больше ядовитыми веществами, нежели яствами; на постели же он не будет иметь покоя ни на малое время, но будет безпокоиться и вертеться, как бы на горя — чих углях. Ни общество друзей, ни забота о делах, ни страх опасностей, ни избыток удовольствий, ни что-либо другое не может отвлечь его от этой бури; но сильнее всех радостей и печалей эта буря овладевает его душой. Имея в виду это, Соломон говорит: люта, как преисподняя, ревность (Песн. 8, 6), и еще: потому что ревность — ярость мужа, и не пощадит он в день мщения, не примет никакого выкупа и не удовольствуется, сколько бы ты ни умножал даров (Притч. 6, 34–35). Неистовство этой болезни таково, что скорбь от нее не проходит даже после отмщения причинившему ее; часто многие, уничтожив прелюбодея, не в силах были уничтожить своего гнева и уныния; а есть и такие, которые, убив своих жен, продолжали гореть в этом огне так же или даже более. В таких бедствиях проводит жизнь муж, когда даже нет верного повода; а жалкая и несчастная жена мучится больше мужа. Когда она видит, что тот, кто должен быть утешением среди всех скорбей и от кого надлежало ожидать покровительства, относится к ней зверски и враждебнее всех, то куда она может обратиться, к кому прибегнуть, где найти избавление от зол, когда гавань для нее закрыта и полна тысячи утесов? [1, с. 373–374]
* * *
Не будем ни отвергать своих жен, ни принимать отвергнутых другими. С каким лицом ты будешь смотреть на мужа этой жены, какими глазами — на его друзей и слуг? Если по смерти супруга взяв его жену, увидев потом перед собой одно только изображение его, испытывает тяжелое и неприятное чувство, то видящий живого мужа своей сожительницы какую будет вести жизнь? Как будет входить в дом? С какими мыслями, какими глазами будет видеть в жене его свою? [3, с. 208–209]
* * *
Будем… постоянно повторять это и самим себе и женам.: но, во избежание блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа. Муж оказывай жене должное благорасположение; подобно и жена мужу. Жена не властна над своим телом, но муж; равно и муж не властен над своим телом, но жена (1 Кор. 7, 2–4). Тщательно соблюдая эти слова, и на площади, и дома, и днем, и вечером, и за столом, и на ложе, и везде, будем и сами стараться, и жен научать… и нам говорить так, чтобы, целомудренно прожив настоящую жизнь,
