но тем не менее отрезанным от нее отсутствием доступа к престижному маркеру. Однако им хочется выглядеть на ступеньку выше их реального общественного положения. На эту потребность откликаются производители качественной одежды pręt-ŕ-porter. Они используют наиболее яркие детали, изобретенные мастерами высокой моды. Что-нибудь заметное: желтую пуговку на подтяжках или остренький носок туфли. Так что девушка из семьи среднего класса, идущая по улицам Нью-Йорка, уже ничем почти не отличается от Перис Хилтон, ходящей по тем же улицам.
И вот в Нью-Йорк или Париж приезжает девушка из Москвы. Понятно, что для иностранного путешествия нужно обладать некоторыми средствами и возможностями. Так что это явно не самая бедная москвичка. Она идет по улицам Парижа, и видит, что парижанки все щеголяют в туфельках с острыми носками. А у нее, положим, носки квадратные. Тогда девушка собирает все имеющиеся у нее деньги, идет в дорогой магазин и покупает себе там туфельки с острыми носками, такими, как носят в Париже. И остаток путешествия живет впроголодь, но на улицах города чувствует себя истинной парижанкой.
Потом девушка возвращается в Москву. Она приходит в гости к подругам. Подруги никуда не ездили. И вот они видят ее, полную парижских впечатлений, в туфельках с острыми носками. Сами они все сидят в туфлях с носками квадратными. Причем до этого они видели в гламурном глянцевом журнале фотографии Перис Хилтон в похожих туфельках. Теперь их подруга Наташа стоит перед ними, как воплощенная Перис, и рассказывает об уютных артистических кафе на Монмартре. Глаза подруг загораются вожделением. Но у них на заграничный вояж денег нет, и туфли им недоступны. Но выглядеть так, как будто возможности и деньги есть, им тоже хочется. На эту потребность отзываются производители массовых потребительских товаров из пределов нашего великого юго-восточного соседа – Китайской Народной Республики. И вот уже вся Москва щеголяет в туфельках с острыми носками.
Потом похожая ситуация повторяется с девушкой из Ижевска. Приехав в Москву, она первым делом бежит на Черкизовский рынок и приобретает заветные туфельки с модными носками. С удовольствием ходит сначала по Москве, а потом и по Ижевску.
В конце концов волна доходит до Карамас-Пельги: юная девушка в туфельках с остренькими носками осторожно ступает по сельскому проселку российской глубинки. При беглом взгляде она почти не отличается от Перис Хилтон. Внешностью не уступит. А туфельки почти такие же.
Тут разница между двумя девушками могла бы совсем потеряться. Но, увы, в тот момент, когда модная волна дошла до Карамас-Пельги, в тот самый момент, когда ножка юной карамас-пельгинки вступила на зеленую лужайку перед сельским домом культуры, Перис Хилтон выбросила свои дорогущие туфельки с остренькими носками на помойку и надела туфельки с носком кругленьким, или трапециевидным, или еще каким-нибудь.
Одна волна угасла, и вслед за ней пошла новая волна. Какой человек в такой ситуации будет считаться «модным»? Тот, кто сумел поймать эту волну как можно раньше. Раньше, чем «Перис Хилтон», этого сделать не получится: она эту волну создает. Но желательно запрыгнуть на эту волну как можно скорее, сразу после ее появления.
Зачем это нужно? Дело в том, что этим человек демонстрирует окружению сразу несколько престижных социальных качеств. Во-первых, чем раньше модная вещь появляется в гардеробе, тем больше она сто́ит. Цена убывает постепенно по мере продвижения модной тенденции от салона высокой моды до рыночного развала китайского ширпотреба. Надевая модное, человек предъявляет важнейший социальный маркер: у него есть деньги.
Во-вторых, чтобы поймать волну, необходимо знать о ней и верно понимать суть тенденции. Если человеку удалось это сделать, значит, он обладает информацией и умеет ее правильно анализировать. Он умный.
То есть модный в понимании тех людей, которые за модой следят, – это состоятельный, информированный человек, обладающий пониманием художественных тенденций.
Есть немало людей, игнорирующих моду. Часто они утверждают, что делают это сознательно. Следование моде часто воспринимается как проявление суетности и некоторой поверхностности человека. Однако следует понимать, что вне зависимости от деклараций, в заданной «модной» системе координат человек будет восприниматься как аутсайдер, если он не обладает другими значимыми социальными преференциями, которые могут уравновесить его «эстетическую отсталость». И, напротив, энергичное следование моде может служить формой социального капитала и дать моднику авторитет в определенных общественных кругах (молодежной тусовке, артистическом кружке, бизнес-клубе и пр.).
Важно понимать, что мода – достояние современного индустриального и постиндустриального общества, обладающего устойчивыми каналами получения информации. Если сегодня утром Перис Хилтон в Нью-Йорке решит надеть синенькую футболку в цветочек, то интересующиеся модой жители Конотопа могут узнать об этом практически мгновенно, едва ее фигура попадет в объектив светских репортеров, а оттуда в Твиттер или Инстаграм.
Но в доиндустриальном обществе информация распространялась иначе. Житель средневекового Доргобужа даже при наличии горячего желания не мог узнать, как наряжается Перис Хилтон XIII в. – принцесса французская. Возможно, простой средневековый доргобужец даже не подозревал о ее существовании. Он не мог узнать, во что одета дочь его собственного князя – их пути не пересекались или пересекались нечасто.
В этой ситуации приходилось выбирать другие ориентиры. Кто мог выступить в качестве образца для человека, живущего в замкнутом мире доиндустриальной общины? Прежде всего родители. Родители выступают в качестве авторитетных взрослых и для современных детей, но только в раннем детстве. Повзрослев, современный тинейджер оказывается захвачен информационными потоками и попадает во власть иных авторитетов. Со средневековым отроком такого произойти не могло: он вырастал в уверенности, что то, в чем ходил его отец, – это и есть образец наилучшего выбора. Таков был механизм сохранения ценностных ориентиров в традиционном обществе. Если отец ходил в красных сапогах, то сын стремился приложить все силы, чтобы справить себе такие же. Поэтому форма сапога воспроизводилась без изменений из столетия в столетие. Это хорошо видно в археологических материалах Новгорода. Новгородский культурный слой достигает нескольких десятков метров, он накапливался на протяжении почти тысячи лет. Болотистая почва Новгородской земли хорошо сохраняет органику: остатки кожаных сапог встречаются по всей глубине культурных напластований. Можно сравнить модель сапога двенадцатого века с сапогом шестнадцатого – разницы нет. И в том и в другом случае это кожаная обувь с невысоким косо обрезанным голенищем и острым слега загнутым носком. Сын мог унаследовать обувь отца и носить ее как элемент престижной одежды, не испытывая никаких неудобств, связанных с хронологическими колебаниями фасона: форма оставалась неизменной.
Подобная практика долго сохранялась в русских деревнях, когда юная девушка-невеста получала в качестве приданого наряд своей бабушки. Современная модница тоже, конечно, может надеть случайно сохранившееся бабушкино платье. Но это
