И все это за короткий миг, в который он совершал очередной, последний шаг, преодолевая расстояние, отделявшее его от стражника.
– Так, иди смирно, будешь пытаться убежать, по голове получишь, – показывая облаченный в кольчужную рукавицу кулак, сказал стражник.
Паша вышел из камеры и стал рядом со стеной, ожидая, пока стражник запрет двери. Желания бежать не появлялось, вообще ничего не появлялось, вся тяга к жизни куда-то пропала, он просто безучастно стоял рядом со стражником. Когда тот приказал идти к лестнице, Паша молча двинулся, слезы все еще изредка скатывались по щекам, падая на холодный пол темницы.
«А за что?»: билась единственная мысль в Пашиной голове. Ведь он просто оборонялся, и какими бы не были нравы у местной власти, такая вопиющая несправедливость казалось недопустимой.
Незаметно для самого себя он преодолел лестницу, не обращая внимания на звенящего доспехами стража. В глаза ударил яркий свет, заставляя щуриться, вызывая еще больше слез из глаз.
– Ну, ты и дурак, Паша! – послышался до жути знакомый голос.
Паша поднял голову, чуть слеповато щурясь, и увидел перед собой седобородого человека в белом одеянии, с посохом в руке. Глаза старца смотрели на разбитого Пашу, с легким прищуром, а губы, хоть и скрываемые усами, явно давали понять, что человек улыбается.
«Еремей!»: тут же заулыбавшись во все щеки, понял Паша.
– Хоть и дурак, но везучий ты, – поглаживая бороду, сказал Еремей, – князь вернулся…
Стражник, запер дверь темницы, так как на Паше не было ни оков, ни прочих стесняющих движения приспособлений, стражник просто сказал:
– Все, иди, свободен ты.
– Да, Паша, пошли, – беря бывшего заключенного под руку, молвил старец.
– Ты хоть и вляпался в историю, да наделал глупостей, а все ж таки смог помочь городу, – усмехаясь, заговорил Еремей, когда они уже немного отошли от темницы, – убил ты главу разбойников, что естественно, разозлило остальных разбойников, и захотели они тебя убить.
– А стража?
– Вот я тебе про то и толкую, ты подожди до конца, а там спросишь, – уже отпустив руку Паши, продолжил Еремей. – Так вот, раньше они зайти могли потому, что Здислав в сговоре был с разбойниками, вот он и устроил им брешь, чтобы заходить могли.
Паша не стал ничего говорить, хоть старец и умолк.
– А тут ты, стало быть, убийство совершил свое геройское, – усмехнувшись, продолжил рассказ Еремей, – А Здислав тебя не разбойникам отдал, а в тюрьму посадил, что подозрения вызывало у начальника стражи, потому что без суда в тюрьму не садят, тем более ты же разбойника убил. Вот он и поменял стражников на сменах, да засаду устроил, так, чтобы не знал Здислав. И изловил разбойников, которые в город полезли буянить в корчмах, а те на допросе Здислава-то и выдали. Так что на виселице не ты болтаться будешь, а сам Здислав, изменник окаянный. А тебя князь видеть хочет.
– А зачем? – как-то боязливо спросил Паша.
– Как зачем? Из-за тебя же Здислава изловили, кабы не ты, так бы он дальше и воротил тут дела. Да и я с князем виделся, рассказал ему твою историю, интересно стало князю поглядеть на тебя. Так что сегодня вечером на пир пойдем к князю.
– На пир? А…
– А одежу ты запачкал, вижу, ну, ничего, сразу-то мы к Ивану пойдем, к чародею, про которого я тебе говорил, у него спросим, не по его ли вине ты тут оказался, а там и одежу тебе справим, – не обращая внимания на Пашин, так и не заданный, вопрос, говорил волхв.
За этим разговором они вышли из крепости в центр города и завернули направо, двигаясь по пыльной улице мимо красивых деревянных домов в два, а то и три этажа. Целью их был домик на краю улицы. Домик этот, на фоне рядом стоящих, выглядел совсем маленьким, и каким-то невзрачным. Он, казалось, жалостливо мостился к большой стене крепости, стараясь вжаться в нее, и быть еще менее заметным. Его, на первый взгляд хлипкие, стены были выложены из уже сильно постаревших бревен, потемневших с годами от пыли и дождей. Крыша немного покосилась, угрожая еще больше сместиться и вовсе рухнуть. Никакой красивой резьбы на нем не было, не было вообще никаких украшений. Когда путники подошли к дому, дверь открылась, и на пороге появился человек, который вызвал у Паши невольную улыбку.
Щупленький, маленький старичок, с бегающими голубыми глазами. Куцая бородка, с прожилками седины, взгляд то ли испуганный, то ли удивленный, плотно сжатые тонкой полоской губы были почти не различимы на лице. Выглядел дед совсем не как грозный маг, каким его себе представлял Паша, и даже не степенным чародеем, на худой конец, а чем-то средним между испуганным хорьком и взъерошенным воробьем.
– Привет тебе, Иван! – опираясь на посох, крикнул Еремей.
Подслеповато щурясь, Иван принялся разглядывать приветствующего, через некоторое время его все-таки посетило прозрение, и он воскликнул:
– А, это ты, Еремей, сколько лет, сколько зим! – Иван кинулся к Еремею с объятьями. Ввиду своего низкого роста, прижался головой к его груди, а после он, отпрянув, затараторил, – Я там волшбу делал, молнии с посоха пускать хотел, а оно как шарахнуло, я вот уже второй час не слышу и не вижу ничего. А вчера новый чаромед сделал и настойку против него, вот память до сих пор едва работает. А ты с какими вестями пришел?
– А это у тебя от молний из дома дым валит? – спросил Еремей, глядя на пока что тонкую струйку дыма, вылетающую из дверного проема.
– Ой, ой, мой посох! – обернувшись, закричал Иван, и со всех ног, спотыкаясь и покрикивая, побежал в дом.
– Пойдем, поможем, чудаку этому, – улыбаясь, позвал Пашу с собой волхв.
Войдя в дом, они обнаружили Ивана, который поливал какую-то обгоревшую палку водой из ушата.
– Мой посох, мой огненный посох! – причитал Иван, сокрушенно покачивая головой.
Когда посох перестал дымиться, Иван устало сел на табурет, откинув голову назад, стал что-то бормотать. Потом он встал, и подошел к гостям:
– Прости, Еремей, совсем я забыл про посох свой, сам знаешь, дырявая у меня голова совсем стала после того… – он многозначительно замолчал, впрочем, и Еремей как-то вздрогнул при упоминании «того». Иван же взглянул на Пашу, только сейчас его заметив, и спросил, – А это что за молодец с тобой?
– А вот по поводу этого молодца, Иван, я и пришел.
– Так, ну вижу, хворь у него слабенькая есть, неужто сам ему отвара дать не можешь? – не дожидаясь дальнейших пояснений от волхва, заговорил чародей.
– Хворь… – взглянув на
