летели над пустошами к медленно приближавшейся дождевой завесе. Грозовой фронт раскинулся вдоль горизонта сплошной тёмно-синей стеной. Дождь заслонил Про-Полис и ближайшие поселения. Лишь очертания редких небоскрёбов вырисовывались на фоне штормящего неба, и когда мы подлетели ближе, казалось, что почерневшие от грязи стены источаются, оплывают под нескончаемыми потоками воды. Частые молнии, взрезая небеса, цеплялись за ячеистые клетки куполов и стекали по ним, минуя жилые районы.
— Дальше лететь не сможем, — подытожил Натан, — разве что над тучами. Но такое себе. Блохи не рассчитаны для полётов в грозу. Электронику замкнёт.
— Интересно, оно так и будет хлестать три месяца? — поинтересовался Пьер. — Это ж сколько денег вбухано в установки!
— Думаю, через несколько дней поутихнет, — предположил Циклоп.
— Значит, сяду на монорельс, — сказал я.
— Камикадзе, садись рядом с ближайшей станцией, — решительно заявил Циклоп и нацепил на повреждённый глаз повязку. — Подождёшь нас тут, а мы нанесём визит вежливости мистеру Вафу.
— Ты всё-таки предлагаешь переться туда вместе? — недовольно пробурчал Нанобот.
Кроха начал снижение в сумеречной пограничной полосе, где ливни ещё не бушевали, но удушливый зной уже не имел силы.
— Не я предлагаю, а нам предлагают, — ответил Циклоп, проверяя снаряжение. Он подготовился основательно, даже сунул в кобуру лазерный пистолет. Я последовал его примеру, позабыв, что мой ствол остался без питания.
— Больно надо. — Нанобот, однако, завозился в своих вещах и выудил со дна ящика с мелкими запчастями свой китель, некогда бывший парадным. Внушительный набор медалей с номерами пережитых циклов мог бы потягаться с коллекцией Закиро.
— Вафу не злой, — сказал Зоркий глаз, вернув на место окуляры.
— Злой или нет, а позволяет себе слишком много. Он чуть мозги тебе не сжёг! Дважды! — ярился Лоуренс.
Значит, как Хулуд попал в беду — так фиг с ним, а обидели Зоркого глаза — всё, кровная месть. Не то чтобы мне не было жалко этого ветерана, напичканного железом по самую макушку, но стало немного обидно за Хулуда. И страшно за Вафу.
— Давайте только я первый с ним поговорю? — предложил я, — а остальные вопросы обсудите потом…
— Он сам нас позвал. Так что веди, а там посмотрим.
И вновь Натан остался в уютной кабине Крохи, пока я ковылял по задворкам Ада. И хоть Про-Полис теперь было не узнать (да толком и не разглядеть), путешествие было не из приятных. Сводящая с ума жара сменилась противостоянием тепла, исходящего от прогретой за долгие месяцы земли и неестественной прохлады, что давила сверху. В итоге мне было душно (я запихнул подальше дурацкую накидку и облачился в форму вместе со всеми), но голову при этом овевал ледяной ветерок, как из старого кондиционера.
Мы прошли от стоянки по пешеходному мостику через шоссе до трубы монорельса, и пустынная дорога под нами походила на кипящую реку. Из города неслись потоки грязной воды. Раскалённый асфальт шипел от соприкосновения с ними, и от воды валил пар. По обе стороны дороги располагались глубокие желоба для сточных вод, и они были заполнены до краёв, но наполовину — песком. Потоп неторопливо вымывал его из города, вместе с прочей грязью, мусором, и чьей-то тележкой с уличной едой. Поломанный зонт трепыхался на ветру, как флаг.
У входа на станцию толпились люди. Раскрасневшиеся, немного вымокшие, но — довольные. Они с шумом и радостью обсуждали начавшийся сезон, делали ставки — у кого раньше созреют помидоры и в шутку прикрикивали на билетный терминал, чтобы тот шустрее работал. Впрочем, половина очереди, наплевав на порядки, лезла через турникеты, не заплатив. Мы решили быть законопослушными и дождались аудиенции у терминала, за что он нас сердечно отблагодарил.
В вагоне тоже было не протолкнуться — все места оказались заняты, в проходах тоже не осталось места. Под бодрый гомон аборигенов, монорельс пополз по тоннелю, постепенно набирая ход. Через несколько минут с потолка вагона начало капать, в том числе мне за шиворот. Я обратил на это внимание товарищей. Пьер критически осмотрел вагон, цокнул языком, изучив устройство герметичных створок вагона, на стыке которых тоже проступала влага, и заключил:
— Похоже, тоннель затоплен.
Понятно, почему в вагонах не было окон.
Убедившись, что никто не переживает по поводу протекающей крыши (напротив, один дядька с красной мордой, собирал капли в ладонь и растирал поочерёдно то лоб, то шею), я немного успокоился. Не упуская, однако, из виду, крохотный аварийный люк недалеко от моей головы. Хотя, если подумать, именно он и мог бы стать причиной аварии, если его открыть — вся вода в тоннеле мгновенно оказалась бы внутри.
С некоторым трудом мы выбрались со станции «Малые Сиракузы» — одного из очагов наводнения, идущего полным ходом. Помимо нас четверых, не очень-то и было желающих выходить — остальные поехали дальше, обдав платформу и нас вместе с ней пенными брызгами. Монорельс превратился в подводную лодку, а станция, частично находящаяся под землёй, походила на тонущий корабль. Крыша основательно протекала, по лестнице бежали весёлые ручейки и с шумом исчезали в решётке на платформе. Пахло мокрой землёй. Наверху ревел проливной дождь, эхо тоннеля усиливало звук настолько, что мы с друзьями не слышали даже собственных мыслей и не могли толком обмолвиться даже по нейролинку.
На поверхности уже наступила ночь, и мы узнали, что городок не очень-то освещён в это время суток. Не говоря уже о том, что воды на улице было по щиколотку. Я шёл первым, прокладывая маршрут по памяти. Обрывочные образы местности, видимой буквально накануне, потеряли актуальность. Запылённые здания изменили цвет и оказались самых ярких и неожиданных расцветок. Они даже сделались выше, и оказалось, что двери жилищ приподняты над землёй на добрые полметра. Мощёный тротуар скрылся под водой и попеременно подставлял под ногу то скользкую кочку, то узкую выбоину, в которой норовил застрять ботинок. В общем, дорога шла вкривь и вкось, а по ней и мы — мокрые и злые. Хорошо хоть обошлось без бурных течений. Возможно, они прошли здесь раньше, а потом заработала ливневая канализация — и продолжала работать, судя по характерным воронкам в центре дороги.
Исполинские тории, стоящие у входа на рынок, казалось, разбухли от сырости и тоже увеличились в размерах. Все украшения смыло без следа. Опустела и рыночная площадь, превратившись в сплошное озеро без берегов. Там, где теснились лавочки и шатры, торчали из воды лишь пеньки свай, как прорастающий лес. Где-то совсем низенькие, местами — довольно высокие, сваи как будто подготовили для установки строений, но дождь нарушил планы, и такую картину можно было наблюдать повсеместно. Конечно,
