Дарий невольно обернулся следом за ним.
И увидел, как на площадь влетел запыхавшийся гонец.
— Гарнизон крепости взбунтовался! — крикнул он рыцарям. — Они отбили приговоренных и сожгли виселицы!..
— Что значит отбили и сожгли? — с яростью в голосе спросил Руфин. — Как такое может быть?!
— Господин, среди воинов обнаружились какие-то воины-чужаки, и они подняли мятеж!..
Дарий удовлетворенно хмыкнул.
Ай да воронопоклонники. Дети Иркаллы, родившиеся и выросшие на проклятой земле, не имели ни капли священного трепета по отношению к акадам. И они бросили вызов акадоносцам. Браво!
— Как это могло случиться? Вы же стигматики!.. — гаркнул на гонца Руфин, белея от гнева.
— Но они ведь тоже, — не удержался Дарий.
Брат метнул на него злобный взгляд.
— Немедленно доложить о случившемся господину Арану! — скомандовал Руфин своим людям, разворачивая коня. — Мы
возвращаемся в крепость! А этого — под охрану! И если он у вас тоже взбунтуется, ответите головой!
Отряд Руфина рванулся из города, оставляя за собой золотистый шлейф.
А Дария поволокли в темницу.
Там, сидя в кромешной тьме, он вслушивался в звуки, доносившиеся через крошечное решетчатое окно под потолком.
Город стонал. По мостовым то и дело лязгали копыта разгоряченных коней. Издалека доносились крики и плач людей.
Дар прижимался воспаленным лбом к промерзшей шершавой стене и чувствовал, как каждый крик и каждый удар подковы о мостовую вонзаются ему в виски.
Если бы существовала стигма мести, то прямо сейчас она бы медленно расцветала у Дария напротив сердца кровавой отметиной.
И ее уже не заковать в зеленый нагрудник, не прикрыть сдерживающим металлом и не вырезать из тела.
Женский плач... Вот кто это? Айя? Или булочница, у которой Дар покупал хлеб? Или ее пятнадцатилетняя дочь, которая так мило краснела, когда Дарий заглядывал к ним за лепешками?
Пронзительный юношеский вопль... Рычание зрелого мужчины...
Святые акады, да что там с ними со всеми делают?!
Дар стоял, с трудом выдерживая на своих плечах тяжесть этой ночи и думал о том, что кое в чем тот красногрудый был прав.
Потому что он, Дарий из Гашананны, и в самом деле мыслил, как раб.
Как раб двенадцати золотых колен.
Ему казалось, что переговоры с носителями акад смогут защитить Уршу. И он добровольно сдался в плен.
Потому что противостоять власти и силе двенадцати — немыслимо и невозможно. Эту истину много лет вбивали ему в голову, и она крепко пустила корни в его сознании.
Дикая гвардия воронопоклонников о непобедимости золотых колен ничего не знала. Поэтому они и сумели взбунтоваться — эти люди мыслили не как рабы, а как свободные воины.
И за свою свободу они бросились в бой, не гадая, каковы шансы выйти из него живыми.
Получилось ли у них уйти в Иркаллу, Дарий не знал. Но сейчас он бы многое отдал, чтоб очутиться рядом с ними в том бою. И даже неважно, закончился бы он победой или нет. Это был доблестный шаг свободных людей. Закончить свою жизнь в таком бою — честь, которая выпадает не каждому воину.
Через пару часов Дарий понял, что замерзает.
Помочь себе с помощью энергии духов он не мог из-за зеленого доспеха, в который его заковали. Выдувая пар изо рта, Дар попытался согреть хотя бы руки, но ничего не получалось. Холод пролез в самое его нутро, и так просто от него было не избавиться. Чтобы хоть как-то разогнать по телу кровь, Дарий принялся ходить из угла в угол, и это движение очень походило на метание тигра в клетке — четыре шага в одну сторону, четыре — в другую.
«Закон, служение, справедливость».
Эти слова были вышиты на его родовом стяге. Но только сейчас он в полной мере осознал, что закон и справедливость — совсем не одно и то же.
По крайней мере, тот закон, которому служили его предки.
Он вслушивался в звуки за стеной, и единственное, чего ему сейчас непреодолимо хотелось — это вонзить меч в грудь, защищенную красным доспехом. И еще в одну. И еще.
А когда начало заниматься утро, снаружи все наконец-то стихло. Только кроваво-красное небо, проглядывающее в решетчатую щель, невольно напоминало о карательной ночи.
Пошатываясь от усталости, Дарий медленно сполз по стене на пол и закрыл воспаленные глаза.
Темница, утро, Уршу, кровавая ночь — все в один миг погасло, провалилось...
Дарий не услышал, как отпирали двери темницы.
Он смог открыть глаза только после очередного тычка древком копья.
Над ним склонился один из красногрудых воинов — еще совсем молодой, с веснушками на носу и светлыми волосами. Юноша изо всех сил пытался придать своему лицу как можно больше значимости и серьезности, но получалось плохо.
Воин явно нервничал.
— Господин Руфин требует вас к себе, — сказал он.
— Ну, раз требует — надо сходить, — с усмешкой проговорил Дар, поднимаясь на онемевшие ноги с промерзшего каменного пола.
— А вы... Вы меня не узнаете? — нерешительно спросил вдруг юноша.
— Нет, — ответил Дар, растирая ладони. — А должен?
— Я — Рус. Вы меня не помните?..
— Рус?.. — удивленно отозвался Дарий, уставившись на юношу во все глаза. — Конечно помню!.. Ну ничего себе!
Мальчишка Рус был бедным родственником по линии матери, которого отец сначала привез в замок из жалости, а потом будто бы вовсе забыл о нем. И в итоге паренек рос, как дикое дерево, где-то между статусом члена семьи и прислугой — не раб, но и не господин.
— Да, это я, — растерянно улыбнулся юноша.
— Подумать только...
— Много лет прошло, господин... — Рус запнулся, чувствуя, что говорит что-то не то. Но быстро сообразить, как же ему называть теперь Дария, он никак не мог.
— Лучше на «ты» и просто по имени, — с улыбкой подсказал Дарий. — И мне кажется, именно так ты должен был называть меня с самого начала. Без всех этих «господинов».
— Наверное, так действительно было бы лучше, — согласился Рус. И, покосившись на двери, негромко проговорил:
— Я рад, что вы живы. Из всей семьи вы всегда были самым добрым ко мне.
Улыбка Дария стала грустной.
— Спасибо, — ответил он, приободряюще касаясь плеча Руса, как когда-то в его детстве. — И раз уж ты вспомнил о наших родственных связях, я рискну спросить: что творилось сегодня ночью в городе?
— Зачищали сопротивленцев и еретиков, — без запинки ответил Рус. — Восемьдесят четыре казни. Стражники, горожане.
