— Он же — служитель тринадцатой акады! — донесся вдруг до слуха Дария чей-то возглас.
— Что же это будет-то? — словно в ответ раздался женский голос с другой стороны.
— А коменданта-то за что?.. — изумленно спросил пузатый низенький человечек, один из местных булочников.
Толпа на площади будто застыла, глядя на продвижение воинов с первыми пленными на привязи, спокойно продвигавшихся вглубь города.
— Да будет прославлена тринадцатая акада! — раздался вдруг надрывный старушечий голос.
Один из носителей акады, очень высокий седобородый воин в темно-синем плаще, ехавший в первом ряду, повелевающе взмахнул рукой.
Отряд остановился. Народ испуганно хлынул в стороны, опасаясь очередного возмездия. Но воин, приподнявшись на стременах, гулким и неестественно громких голосом заявил:
— Слушайте все, и не говорите, что вы не слышали! Никакой тринадцатой акады не существует! Это ересь, выдуманная предателями и трусами, сбежавшими от своей миссии послужить во имя усиления великих двенадцати! И отныне любой из вас, кто продолжит исповедовать эту ересь, будет объявлен врагом короля и человечества и будет казнен через обезглавливание! Таков закон!
— Ну, если нас от Иркаллы пришли защищать трусы, то тогда где же все это время были храбрецы?! — раздался из толпы бесстрашный голос жреца.
Седобородый обернулся к своим.
Зеленовато-золотой хлыст вырвался из руки одного из его подчиненных и, обвившись вокруг старца, вытащил его прямо перед отрядом.
Седобородый сделал одно незаметное движение в воздухе, и яркий луч, тонкий, как струна, мгновенно отрезал старику голову.
Толпа охнула.
Золотой хлыст исчез, и обезглавленное тело рухнуло двинувшимся дальше лошадям прямо под ноги.
— Да что же вы творите-то?.. — еле слышно пробормотал Дарий, ненавидящим взглядом глядя в покрытые цветными плащами спины.
Он был готов к суровому разбирательству среди заставных стигматиков. И понимал, что городскому совету за укрывательство еретиков тоже достанется.
Но казнить без суда и приговора жреца — вот так, прямо посреди площади, на ходу, будто он презренный убийца, пойманный с окровавленными руками над еще не остывшим трупом!..
А как же закон? Как же люди?..
Ведь двенадцать колен блюдут справедливость и проповедуют милосердие. Золото стягов есть отражение чистоты сердец и мужества.
Дар все еще помнил, как у него исподволь подгибались колени при виде сюзерена, носителя одной из двенадцати акад. Каким благородным было его лицо, и движения, и какими вдохновляющими были речи...
Или все это — только для внутреннего пользования? И дальше заставы, разделяющий Внутренний круг от Внешнего, правила не распространяются?
Между тем зеленоватое марево медленно таяло. У Дария сжалось сердце — неужели один из дингиров все-таки убил другого? Кто остался жив, Гидра или Червь?
Или, может, у воинов акады есть какой-то способ прервать дуэль?..
Отряды растянулись по периметру центральной части площади, и всадники остановились.
С неба посыпался снег. Он падал крупными хлопьями, кружа в свете факелов, как белые бабочки.
Дарий стоял позади пленившего его воина и смотрел в расплакавшуюся снегопадом черную высь. Какая-то часть его души уже не верила, что встреча с братом все-таки состоится. Все рыцарские идеи и планы, которые родились у него в голове в ту нелегкую минуту на стене, теперь казались ему наивными и нелепыми. Но Дарию не было за них стыдно. Потому что в ту минуту он мыслил именно так, как и должен мыслить носитель акады и защитник людей!
Стыдиться следовало того малодушия, которое сейчас сжимало ему горло.
— Эй, Доминус!.. — совсем близко услышал вдруг Дарий.
Опустив голову, он увидел подъехавшего всадника в красном плаще и с огромной бриллиантовой пряжкой под воротником.
— ... Господин Кас велел отвести этого якобы Дария из Гашананны к господину Руфину. Тот согласился взглянуть на пленника.
Глава 8
Дария поволокли через площадь по направлению к группе всадников с факелами, среди которых он вскоре смог разглядеть Руфина.
Брат был одет, как глава семьи, в красные доспехи с позолотой и черный плащ с белоснежным меховым воротником. За эти годы он еще больше стал похож на отца: такие же светлые волосы с ранней проседью и благородная короткая борода. И такой же колючий взгляд.
Руфин взглянул на Дария сверху вниз, как человек взирает на паршивого пса.
Дар стиснул челюсти крепче.
Само собой, он и не ждал, что Руфин бросится к нему с объятиями — в конце концов, сейчас в Дарии он видел не просто родного брата, а отцеубийцу. И все равно это холодное презрение, исходившее от Руфина, причиняло ему жгучую боль.
Усилием воли Дарий не отвел глаза и не опустил голову.
Напротив, под тяжелым взглядом брата он только сильнее выпрямился и расправил плечи. Весь его вид — поза и выражение лица будто бы говорили: ну, вот он я. Каков есть.
— Господин Руфин, этот человек назвался Дарием из Гшананна, — сказал Руфину воин, подводя своего пленника поближе.
На эту фразу вся свита Руфина сразу обернулась.
Руфин, не произнося ни слова, задумчиво склонил голову вбок, словно размышляя, признавать ли ему на виду у всех сомнительное родство, или отказаться.
— Почему ты жив? — спросил, наконец, Руфин.
Дарий пожал плечами.
— Так сложилось, — ответил он. — В живом виде я оказался для них ценней.
— Ценней для чего? Для мятежа? — холодно спросил брат.
— Для вечной битвы против Иркаллы, — сдержанно возразил Дар.
— Ясно, — то ли устало, то ли разочарованно отозвался Руфин.
И, повернувшись к воину, державшему Дария на привязи, сказал:
— Закуйте ему все одержимые метки и заприте пока где-нибудь. С этим вопросом я буду разбираться завтра.
Завтра?
У Дара похолодело в груди.
Завтра коменданта может уже не оказаться в живых, как и многих других честных воинов!
— Постой, Руф!.. — выпалил он, тут же запнулся и поправился: — То есть, господин Руфин. Сначала я должен вам рассказать, что здесь творилось на самом деле. Человек, которого ваши люди притащили на площадь связанным, как разбойника — воин редкой доблести и он ни в чем не виновен!..
— Это ты сейчас не про себя, надеюсь? — холодно осведомился Руфин.
Дарий аж зубами скрипнул, пытаясь сдержать в себе вспышку негодования.
— Я говорю про коменданта!
— По этому вопросу твое мнение не требуется, — заявил Руфин, отвлекаясь от брата на спешный стук копыт, донесшийся со стороны въездных ворот. — Что там еще?..
