не идет, стал бить прутом, а тот лег на землю и ни с места.
Рассердился Митька, но делать нечего, нет времени с Федькой возиться, надо скорей бежать на станцию.
Двое часовых из пограничной части, стоявшей в эти дни на Мшинской, с удивлением и любопытством смотрели на прибежавшего на станцию мальчугана с медведем. Митька нашел начальника станции и передал ему записку.
— Подожди минутку, — сказал начальник и быстро ушел. Потом также поспешно вернулся и снова велел Митьке ждать.
На путях стояли эшелоны с красноармейцами. При виде необычного зрелища молодые бойцы повыскакивали из вагонов и окружили Митьку.
— Ты что, мальчик, из цирка? Дрессированный медведь у тебя?
— Нет, он у меня домашний, — ответил Митька. — Он просто умный.
Кто-то дал медведю сахар, и Федька, сначала обнюхав кусок, принялся с наслаждением грызть его. В это время подошла грузовая машина, в которой сидели человек десять пограничников. Начальник станции велел Митьке садиться в машину и ехать вместе с красноармейцами, дорогу показывать.
Митька обрадовался, что поедет на машине, — такое удовольствие выпадало ему не часто — но тут же вспомнил о медведе. А как же Федька? Красноармейцы успокоили его:
— Не бойся, парень, и медведя твоего с собой возьмем.
Открыли борт. Митька забрался в кузов и поманил Федьку. Хоть и грузен был Федька, но на машину вскарабкался без труда и сразу же так уселся в кузове, будто век на грузовиках ездил. А вот Шанго не захотел ехать на машине. Всю дорогу, высунув язык, бежал сзади.
Трое диверсантов-парашютистов во главе с эсэсовцем обер-лейтенантом Эрнестом Лемке были выброшены в районе Луги. По заданию они должны были совершать диверсии и передавать по рации шпионские сведения. Но как только группа Лемке организовала два крушения на Варшавской дороге, на ее след напали. Уходя от преследования, диверсанты бросили все свое снаряжение, даже рацию, и скрылись.
Проблуждав по лесу три дня и вконец изголодавшись, они набрели на сторожку лесника Сидорова.
Начальник группы обер-лейтенант Лемке наметил такой план: один из них пойдет к домику, разведает, кто в нем живет, попросит поесть. Радист останется у забора, на всякий случай. А после того, как они достанут еду и выведают все, что возможно, у живущих в домике, всех его обитателей нужно будет застрелить, а дом сжечь.
Но получилось совсем не так, как предполагал Лемке. Услышав первый выстрел, он не встревожился, а лишь поморщился:
— Идиоты! Не успели подойти к дому, как уже открыли стрельбу. Сначала надо было б получить все сведения, какие только возможно!
Но тут же, сливаясь в один звук, раздались одновременно еще два громких выстрела. Лемке насторожился. Укрываясь за росшими на опушке леса кустами, он увидел, как радист соскочил с забора и побежал к лесу. Он уже почти добежал до спасительной защиты кустов, когда вслед ему из раскрытого окна прогремел еще один выстрел. Наблюдавший сквозь ветки кустарника Лемке хорошо разглядел стоявшего у окна чернобородого мужчину.
Радист упал, схватился за ноги и пополз к кустам, в которых прятался Лемке.
— Я ранен, помогите!.. — простонал радист, вползая в кусты.
Прищурив глаза, Лемке смотрел на него: согнувшись, он осматривал раненые ноги, доставая бинт из нагрудного кармана.
Размышления Лемке длились недолго. В доме есть кто-то вооруженный. Может быть, и не один. Он убил одного из диверсантов. Конечно, они видели, что ранен второй. Но что есть третий, то есть он, Лемке, — им неизвестно…
Радист ранен в ноги, значит, идти не сможет. Тащить его на себе? Глупость! Самый верный способ попасться обоим. Попробовать уничтожить тех, кто в доме, и оставаться здесь? Еще глупее. Рано или поздно сюда придут русские солдаты. Может быть, за ними кого-нибудь послали. А от них уйти трудно. Он уже испытал это один раз. С него довольно!
Оставить радиста и уйти самому? А если тот, попав в руки советских солдат, все разболтает и наведет на его след? Ну, нет!
И, вытащив парабеллум, Лемке хладнокровно выстрелил в висок своему спутнику. Тот вздрогнул и привалился к дереву. Лемке всунул парабеллум в пальцы бессильно упавшей на мох правой руки мертвого радиста.
Теперь все в порядке. Те, кто найдут труп, решат, что раненный в ноги диверсант, видя, что ему не уйти, покончил с собой. А то, что здесь был третий, им и в голову не придет.
И Лемке, осторожно пятясь, скрылся в густой чаще леса, пересек маленький ручеек, прошел по воде вдоль берега встретившегося ему пруда и краем болота направился в ту сторону, откуда доносились отдаленные раскаты орудийных выстрелов.
Машину, на которой приехали красноармейцы, пришлось оставить около лесничества: по лесной дороге, что вела к сторожке, грузовик пройти не мог.
Когда красноармейцы, которых вел Митька, подошли к сторожке, навстречу им вышли с ружьями Иван Николаевич и дед Егор. Лейтенант поздоровался с ними.
— Ну, показывайте, где засели эти паразиты, — сказал он и, подозвав к себе одного из бойцов, приказал: — Товарищ Смирнов, отделению рассыпаться по лесу и тщательно прочесать всю местность. Может, еще что-нибудь найдете.
Митька тем временем вертелся около красноармейцев, рассматривая их вооружение.
— Товарищ командир, — подозвал лейтенанта Егор Николаевич, — пойдемте посмотрим вон в тех кустах. Там один у дерева, наверно мертвый. Издали бандита видно. Мы его не тревожили. Думали — вы приедете, сами разберетесь. А один вот, у дома. Ухлопал я его сразу. Я ему: «Руки вверх!», а он в меня стрелять надумал. Ну, я его, так сказать, одним выстрелом и положил на месте.
Вернувшиеся красноармейцы доложили, что не обнаружили ничего, кроме трупа диверсанта, который, очевидно, покончил с собой, чтобы не попасть в плен.
Лейтенант приказал уложить трупы в телегу и доставить их к машине, чтобы увезти на станцию. Дедушка запряг лошадь и повез их.
Через два дня почтальон доставил в лесную сторожку письмо. Оно было подписано полковником Серебряковым. От лица командования полковник выражал леснику Егору Николаевичу Сидорову благодарность за отпор, данный им вражеским диверсантам.
Тревожные дни
По линии Луга — Ленинград с грохотом проносились поезда. Все чаще показывались в небе самолеты. Все чаще слышал Митька, как где-то вдали гремели орудия. А однажды была слышна даже частая винтовочная стрельба и пулеметные очереди.
И Митька спрашивал деда:
— Дедушка, это что — фашисты стреляют?
Лесник, с грустью глядя на внука, отвечал:
— Не знаю, сынок, может и они.
На следующий день, вернувшись с обхода, он застал внука еще спящим. Разбудив Митьку, Егор Николаевич тревожно сказал:
— Ну, сынок,
