за туннелем, и все они были пусты и пыльны или же заселены ласками и полевками — эти существа предпочитали селиться возле самого входа в туннель и редко спускались вниз. Порой он натыкался на системы, которые казались покинутыми своими обитателями совсем недавно: здесь и там виднелись сухие объедки червей, входы были свободны от травы, явственно слышался запах, которым обитатели нор метили свои владения. Самих же кротов Брекен встречал редко.
Кое-где он натыкался на обширные необитаемые пространства, на которых кроты даже не пытались рыть норы, что, естественно, немало озадачивало Брекена. Когда он оказывался в таких местах, ему начинало казаться, что он уже никогда не встретится с кротами. Чувство это было столь тягостным, что он принимался говорить вслух с самим собой, чтобы хоть немного развеять уныние и тоску, овладевавшие его сердцем.
Первое время склоны действовали на него настолько удручающе, что, недолго побродив по ним, он кубарем скатывался в Вестсайд, пробираясь к нему по коммунальным туннелям, а иногда и по поверхности (в тех случаях, когда передвижение по туннелю могло обернуться для него стычкой с особенно нервным кротом). Ох, и трудное же это дело — ублажать кротов!
Май незаметно сменился июнем. Теперь Брекена уже никак нельзя было назвать молокососом. Рут и Уиттир давно не уступали в размерах взрослым кротам и старались вести себя соответственно — своего брата они теперь либо игнорировали, либо презрительно отшвыривали в сторону, когда он путался у них под ногами. Если Брекен находил червей в их присутствии, они грозно заносили над ним когтистые лапы и забирали его добычу, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести.
Он прекрасно понимал, что время его жизни в материнской норе подходит к концу. Чтобы хоть немного растянуть его, он вел себя подчеркнуто по-детски, изображая из себя совсем юного, застенчивого, готового угодить всем и каждому кротенка. Буррхед называл его теперь не иначе как «юный Брекен», подчеркивая тем самым разницу меж ним и двумя другими детьми, которые, по его мнению, развивались совершенно нормально. Буррхед начинал склоняться к мысли, что Брекен — отсталый ребенок, тратить на которого время, а тем более нервы бессмысленно. Было понятно, что в родительской норе Брекен пробудет совсем недолго — до того времени, пока новое поколение не приступит к поискам территории для самостоятельного жительства.
— Вот уж не повезло нам с младшеньким... — сказал Буррхед своей супруге как-то в конце мая. — Ничего не поделаешь — в семье, как говорится, не без урода.
Эспен кивнула, хотя в глубине души считала иначе. Конечно, она не могла не расстраиваться, глядя на Брекена, но он же порой был единственным ее утешением.
— Брекен совсем не такой глупый, каким порой кажется. Он знает о системе больше, чем другие двое. Да что там — он в этом смысле уже и меня обставил!
За этими словами угадывалось ее истинное отношение к Брекену, характерное для самок, более всего на свете пекущихся о самых слабых своих чадах, в надежде на то, что со временем из них может выйти что-то путное. Помимо прочего, Брекен очень любил слушать ее рассказы, чего нельзя было сказать о Руте и Уиттир, которых — как истинных представителей кротовьего племени — подобные глупости не интересовали.
Однако она не стала говорить всего этого Буррхеду, поскольку судьба детей ее уже не особенно волновала. В скором времени они должны были разбрестись кто куда, и это ее даже радовало. Брекен, чувствовавший ее настрой, проводил все больше и больше времени за пределами родной норы и даже стал задумываться о том, где ему следует искать свой новый дом. Разумеется, ему и в голову не приходило состязаться за вестсайдские земли с кротами, подобными его родному братцу Руту. Он был еще в своем уме! Северные края и Истсайд он знал совсем плохо и потому стал склоняться к мысли о том, что ему следует поселиться не где-нибудь, а именно на склонах холма. Да, червей там было мало, но там не было и кротов, что и составляло главное преимущество этих мест. Тамошняя жизнь не сулила особых благ, но он к ним никогда и не стремился.
Он решил отправиться в длительный поход, который мог продлиться день или два. Тихим июньским утром он оставил родную нору и поспешил к холму, передвигаясь главным образом по поверхности. Тогда он еще не подозревал, что в Вестсайд больше не вернется.
К первому буку Брекен подошел поздним утром. Он уже знал, что здесь можно найти червей. После этого двинулся вдоль границы, отделявшей дубы от буков, и вскоре оказался на новых, неведомых ему землях. Какое-то время он шел на восток, затем поднялся несколько повыше.
Он встретил здесь массу живности — птиц, пару полевок, несколько белок, лисицу или что-то вроде того, — кого угодно, но только не кротов. Ближе к полудню Брекен почувствовал усталость и остановился, чтобы подкрепиться. Еще никогда в жизни он не заходил так далеко. Ближайшую ночь ему предстояло провести в чужой или в вырытой собственными лапами норе.
Занявшись поисками червей, он обнаружил старый заброшенный туннель и боязливо заглянул внутрь. Судя по всему, туннель этот был необитаем. Брекен засыпал землей его дальний конец, устроив себе некое подобие временной норы, и повернулся к противоположному концу, над которым светился выход на поверхность. Безопасное чистенькое местечко, в котором он мог мирно наслаждаться найденными червями. Он прикрыл глаза и попытался успокоиться. Сердце частило, как безумное. Он так и не успел уснуть. Из-за сооруженной им земляной перегородки послышались какие-то звуки, стены туннеля задрожали. Брекен застыл.
В своих туннелях кроты чувствуют себя вольготно, и потому им незачем таиться. Этот крот не был исключением. Он что-то бормотал себе под нос, время от времени начиная мурлыкать знакомую всем кротам песню охотника на червей.
То грызем, то царапаем,
То роем, то хапаем...
Хмм... Нда, с моими туннелями подобное прежде не случалось. Давненько я здесь не был, давненько... Как я проголодался! Черви, вот что мне теперь нужно...
Червячки, червячки,
Червячки-жирнячки...
Брекен мгновенно успокоился. Судя по всему, крот, приближавшийся к нему, был стар и добродушен. Тем не менее Брекен решил удалиться подобру-поздорову и, воспользовавшись немыслимым шумом, производимым хозяином туннеля, стремглав выскочил наружу и замер возле входа в -туннель.
Бормотание и тихое мурлыкание становились все громче — преграда, сооруженная Брекеном, исчезала на глазах. Потом из-за нее показалась кротовья мордочка. Неизвестный принялся шумно принюхиваться
