а левая — невзгоды. При этом Василий Великий убежден: и то, и другое служит исполнению замысла Божьего о нем. Жан–Пьер де Коссад, духовный писатель восемнадцатого века, высказывал сходные мысли: «Живая вера — это непрестанный поиск Бога во всем, что Его скрывает и искажает, что стремится Его устранить и уничтожить». Де Коссад старался принимать каждое мгновение как откровение Божие, веря, что какими бы тяжелыми ни казались подчас обстоятельства, в конечном итоге все служит Божьему Промыслу. Он советовал: «Люби и принимай нынешнее мгновение как самое лучшее, с полным доверием к благости Божией. Все — без исключения — является орудием и средством освящения. Божий замысел всегда принесет нам благо».
А что вера «с двумя руками» означает лично для меня? Хотя бы в теории? Я понимаю и стараюсь принимать «все без исключения» как Божье деяние. Это означает, что я стремлюсь учиться на любом опыте и молюсь, чтобы Бог исправил меня через обстоятельства, в которых я нахожусь здесь и сейчас. Я никогда не берусь осуждать Бога: в конце концов я всего лишь Его творение, причем творение очень несовершенное. От меня сокрыто не только будущее (ведомое Ему), но я не вижу действия духовных сил и в настоящем. Скептик опять запротестует. Он скажет мне, что я, мол, снимаю с Бога всякую ответственность. Но такова вера — доверять благости Божьей, даже если события совершенно не располагают к доверию. Доверять, как хороший солдат доверяет приказам полководца. Или как ребенок доверяет любящему родителю.
Одна моя знакомая, переживающая тяжелую депрессию, написала мне: «Я не могу никому объяснить, что со мной происходит. У депрессии моей нет никаких рациональных оснований, я живу очень даже неплохо. Но она окрашивает в темные тона мой взгляд на мир — это как бы мое тайное пространство, куда нет доступа никому. Подчас ничто не кажется мне более реальным, чем депрессия. Моя жизнь погружена во тьму». Она также объяснила, что после обращения ко Христу (еврейка, она все еще скрывает свою новую веру от семьи) депрессия посещает ее реже. «Я даже начинаю смотреть на веру как на обратную сторону депрессии. Вера тоже все окрашивает. Я не всегда могу объяснить это людям, но постепенно она приносит в мою темную жизнь свет».
***
«Паранойя наоборот», «обратная сторона депрессии» — такие определения веры лучше воспринимать как образ, не через рассудочный анализ, а интуитивно. Вспоминаются слова трех друзей пророка Даниила, сказанные тирану: «Бог наш, которому мы служим, силен спасти нас от печи, раскаленной огнем, и от руки твоей, царь, избавит. Если же и не будет того, то да будет известно тебе, царь, что мы богам твоим служить не будем и золотому истукану, которого ты поставил, не поклонимся» (Дан 3:17–18) (курсив автора). А Иисус на кресте? Да, Он воскликнул: «Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?» (Мф 27:46), но Он же сказал: «Отче! В руки Твои предаю дух мой» (Л к 23:46). Друзья Даниила обрели чудесное избавление, Христос — нет, но все они доверяли Богу. Вспоминаю я и слова апостола Павла. Его система ценностей выглядит, по меньшей мере, странной. Тюремное заключение и другие свои лишения Павел воспринимает как желанные, ибо они принесли ему много блага. Богатство и бедность, удобство и страдание, принятие и отвержение, даже жизнь и смерть — апостол не придает большого значения ничему. «Умею жить и в скудости, умею жить и в изобилии; научился всему и во всем, насыщаться и терпеть голод, быть и в обилии, и в недостатке» (Флп 4:12).
Еще я вспоминаю настоятеля собора Святого Павла в Лондоне и поэта Джона Донна (XVII в). Многое из того, что я думаю о Боге и страдании, я воспринял именно у Донна, которого считаю образцом веры «с двумя руками».
Джон Донн изведал горе. «Я — человек, познавший страдание», — так сказал однажды Донн своей пастве. Во время его служения в крупнейшем лондонском храме по городу прокатились три волны бубонной чумы, последняя унесла жизни сорока тысяч человек. Лондонцы стекались к Донну за объяснениями или хотя бы за словом утешения. Но он и сам слег с болезнью, которую доктора поначалу приняли за чуму (впоследствии оказалось, что он перенес сыпной тиф в атипичной форме). На протяжении шести недель Донн находился между жизнью и смертью. Он лежал, прислушиваясь, как звон колоколов возвещает все новые и новые кончины, и спрашивая себя, не он ли будет следующим («никогда не посылай узнать, по ком звонит колокол: он звонит и по тебе»). Но даже в это тяжелое время Донн писал. Так родилась книга «Обращения к Господу в час нужды и бедствий». Вся она — размышления о страдании, ибо поэт, по его собственным словам, «настраивал свой инструмент у порога смерти».
В «Обращениях» Джон Донн призывает Бога к ответу. Иногда упрекает Его, иногда падает перед Ним ниц и просит о прощении, иногда яростно с Ним спорит. Но ни на миг о Нем не забывает. Присутствие Божие окрашивает каждое предложение, каждую букву книги — как, впрочем, и всю жизнь Джона Донна.
Снова и снова Донн задавал вопрос: «Почему я?» Кальвинизм был еще в новинку, и Донн размышлял, не являются ли чума и войны «ангелами Божиими». Но от этой идеи он скоро отказался: «Конечно же, не Ты, то не Твоя рука. Меч разящий, пламя всепожирающее, ветер, приходящий из пустыни, болезнь, язвами покрывающая тело, — все это Иов претерпел не от Твоей руки, но от руки дьявольской»[9]. Однако полной уверенности у него не было, и незнание причиняло внутренние муки. Книга Донна не отвечает на вопрос «почему именно я?», ибо никто из нас не в силах ответить на вопросы, человеку недоступные.
«Обращения» не разрешают сомнения интеллектуальные, но они показывают, как преображается сердце. Поначалу, прикованный к постели, терзаемый мыслями о смерти и вине, безответно молящийся, Донн не может найти избавления от неотступного страха. Поэт вникает в каждое место Библии, где упомянуто слово «страх». И постепенно осознает, что жизнь всегда будет полна обстоятельств, внушающих страх: если не болезнь, то финансовые трудности; если не нищета, то одиночество; если не одиночество, то неудачи. Донн всем своим существом понял, что в таком мире существует единственный выбор: бояться Бога или бояться всего остального, доверять Богу или не доверять ничему.
Переживая эти борения, Донн задает себе все новые вопросы. Начинает он с вопроса о причине эпидемии и его собственной болезни (кто
