в засухе». Но как тогда снять с Бога обвинение в страшном зле, которое творится повсюду?
Во–первых, как я уже писал, не следует думать, что все происходит с одобрения Бога. Когда два обезумевших подростка минируют школу и расстреливают одноклассников, разве это замысел Божий? Один мой знакомый восторженно рассказывал о «чудесах» в той школе. Оказывается, убийцы поместили в школу девяносто пять взрывчатых устройств, но почти все они не сработали. Один из учеников получил две пули в голову, причем чуть ли не в упор, но пули «чудом» угодили не в мозг, а в челюсть, и он выжил. Еще один ученик в тот день заболел и не пошел в школу. Его родители после благодарили Бога за промыслительную заботу. Когда я слышу такие истории, я радуюсь благополучному исходу, но не могу не спросить себя, как воспримут их матери и отцы, чьи дети погибли в этой бойне.
В нашем мире случается много такого, что противно воле Божьей. Перечитайте пророков: от лица Бога они обличают идолопоклонство, несправедливость, насилие и другие признаки человеческого греха и бунта. Перечитайте Евангелия: Христос возмущает религиозный «истеблишмент», исцеляя людей от болезней, которые учителя и законодатели считали «волей Божьей». Промысел Божий — загадка, но Бога нельзя винить в том, против чего Он выступает ясно и недвусмысленно.
Но скептик не уймется: как можно, снимая с Бога ответственность за плохое, благодарить Его за хорошее? Ответ: можно, имея доверие — состояние, противоположное паранойе. Доверие же основывается на том, чтб мы узнаём в общении с Богом.
Проведем аналогию с человеческими отношениями. Допустим, я договорился встретиться в определенный час со своим другом Германом. Проходит час, а Германа все нет. Как я себя поведу? Начну проклинать его бездумность и безответственность? Но нет, годы дружбы научили меня, что на Германа всегда можно положиться. Значит, помешало что–то от него не зависящее (спущенная шина? несчастный случай?)[8]. Если я люблю человека, то ставлю ему в заслугу хорошее и стараюсь не винить за плохое, предполагая, что здесь действовали иные силы. В итоге возникают и поддерживаются взаимное доверие и любовь.
Со временем, благодаря личному опыту и изучению Библии, я узнал некоторые качества Бога. Его образ действий часто ставит меня в тупик: Бог действует медленно, предпочитает грешников, изгоев, бунтарей и блудных сыновей, ограничивает Свою мощь, говорит шепотом или вообще через молчание. Но именно в этих качествах я вижу свидетельство Его долготерпения, милости и желания уговаривать, а не заставлять. Если меня посещают сомнения, я думаю о Христе — самом явственном откровении Божьего «Я», и учусь доверять Богу. Когда же свершается зло или происходят трагедии — такие, что их невозможно объяснить деяниями Бога, Которого я знаю и люблю, — я ищу другие объяснения.
***
Представьте себе положение разведчика, который работает во вражеском тылу и вдруг теряет связь со своими. Он может подумать, что его бросили на произвол судьбы. Но если он доверяет своему руководству, то решит, что возникла проблема со связными, или связь прервана для его же безопасности. И если разведчика схватят, скажем, в Бейруте или Тегеране, он никого не выдаст. При этом разведчик будет надеяться, что его правительство постарается ему помочь: договорится по дипломатическим каналам, предложит обмен или проведет спасательную операцию. Иными словами, даже в самой тяжелой ситуации разведчик верит, что родной стране ни он сам, ни его участь не безразличны.
Клайв Льюис приводит много примеров того, как оправдывается доверие, — даже в таких условиях, когда доверять, казалось бы, очень трудно:
«Когда вызволяют из капкана собаку, вынимают занозу из пальчика ребенка, спасают тонущего или переводят испуганного новичка через трудное место в горах, роковым может оказаться лишь одно: их недоверие. Мы изо всех сил просим поверить: боль, которую мы причиняем сейчас, избавит от гораздо большей боли. Видимая опасность — единственный путь в безопасность. Мы просим страдальца принять то, что в данный момент кажется ему неприемлемым. Продвинув лапу глубже в капкан, мы легче ее высвободим. Разбередив рану, вылечим палец. Вода удержит и вытолкнет расслабившееся тело, а если хватаешься за все подряд, то утонешь. Встав на опасный выступ, не упадешь, но выйдешь на надежную тропу. И опорой тут послужит только доверие к нам спасаемого — доверие, основанное не на доказательствах, а лишь на чувствах. Если же мы для спасаемого — люди посторонние, то он поверит выражению нашего лица, интонациям голоса (а собака — запаху и другим неуловимым сигналам). Иногда творить чудеса нам не позволяет неверие тех, кому мы помогаем. Но если все получается, то именно потому, что они смогли поверить вопреки очевидному. Нас нельзя винить за то, что мы требуем такой веры. Их нельзя винить за то, что они проявляют (или не проявляют) такую веру. И никто не говорит впоследствии: какой, мол, глупый пес (ребенок, человек), что нам поверил…
Принимать христианское учение — значит, по сути, верить, что мы для Бога то, кем были для нас собака, ребенок, тонущий человек или незадачливый альпинист. А на самом деле — даже гораздо больше».
Необычайно откровенное письмо Льюиса его другу, отцу Иоанну Калабрии, показывает, насколько писатель сам доверяет Богу. Льюису было уже почти пятьдесят лет, и он чувствовал, что его талант уходит. Он изо дня в день ухаживал за своей названной матерью, измученной долгой болезнью, и жил в неустроенном доме, раздираемом ссорами. «Доколе, Господи?» — спрашивает Льюис. Он объясняет Калабрии свои трудности, просит о молитве и объясняет, насколько все эти жизненные неурядицы отвлекают его от работы над книгами. Но тут же добавляет: «Если Богу угодно, чтобы я написал еще что–то, то слава Богу! Если неугодно — тоже слава Богу! Быть может, для моей души будет всего полезнее, если я утрачу известность и мастерство и тем самым не впаду в дурную болезнь — тщеславие».
Письмо Льюиса трогает меня до глубины души, поскольку я и сам зарабатываю на жизнь писательским трудом, а эту самую книгу тоже пишу почти в пятьдесят лет. И я представляю, что значило для Льюиса проявить такое доверие и смирение. То, что стороннему наблюдателю представляется великой жертвой и утратой, он понимает как драгоценный дар — поскольку доверяет Богу. Льюис верил: как бы ни сложилась его жизнь дальше, пусть даже вопреки его собственным желаниям, Бог все обратит ему на пользу.
Святитель Григорий Нисский однажды сказал, что у веры святителя Василия Великого две руки: правая принимает радости,
