Некоторое время он смотрел вниз, пока гнев не остыл, отдышался, и только тогда повернулся к Лизе.
— Семечки хочешь? — спросила она и протянула открытую ладонь, наполненную клочками от обёрток батончиков «Марса».
— Какие семечки?! — заорал Солдат и хлопнул снизу по ладони Елизаветы. Несколько клочков задержалось на её волосах. — Где ты видишь семечки?! — Он схватил её за плечи и сильно потряс. — Отвечай! Какие на хрен — семечки?! Где ты их увидела?!
Лиза безвольно хлопала ресницами, из рук выпал пакет и пистолет. Она свела морщины на переносице и заплакала.
— А пистолет для чего достала? — спросил Солдат.
— Я тебе семечки… а ты?.. — Она посмотрела на раскиданные по площадке клочки, посчитала, тыкая в каждый указательным пальцем. — Сейчас соберу… Я же для тебя старалась… семечки.
Солдат влепил Елизавете пощёчину.
Целую вечность они стояли, взявшись за руки, и печально рассматривали глаза друг друга.
— Не понимаю, что со мной? — первая произнесла Елизавета.
— Больше семечек не будет? — невесело спросил Солдат.
— Каких ещё семечек?
Виктор молча поднял пакет и пистолет, водрузил в ладони Лизы и дёрнул за ручку двери, едва не выдрав из петель. Осмотрел полумрак и вошёл. Лиза последовала следом. Сильно пахло затхлостью, воздух такой тяжёлый, будто вошли в смолянистое тягучее вещество. Они находились в огромной прихожей с высокими — метров пять — потолками. Дощатые полы скрипели как пьяные демоны, пробующие играть на скрипках. В ближнем правом углу стояла щётка с длинной ручкой и штыковая лопата.
— Наверное, не проветривалось целый век, — вполголоса произнёс Солдат, сжав пальцами нос. — Воняет, будто сто кошек сдохло, а местная ребятня ходила сюда срать.
Елизавета включила фонарь и осветила все стены.
— А ты говоришь, здесь нет электричества! — радостно воскликнула она. — Смотри, на стенах есть выключатели.
— Да, но я не вижу ни одного светильника или лампы. — Солдат пробежался светом своего фонаря по потолку, по дубовым стеновым панелям, по огромному зеркалу в чёрной резной раме и с тумбой.
Елизавета пощёлкала «язычком» выключателя и разочарованно пожала плечами:
— Для чего же тогда они предназначены, если не для света?
— Возможно, открывают или закрывают какие-нибудь двери. Или окна. Или освещают тёмные подвалы.
— Да, но всё равно же нужно электричество. Значит, мы находимся в нормальном времени. А не в чумном средневековье.
— Время, возможно, нормальное. Но не место.
Елизавета как-то медленно подошла к зеркалу, внимательно рассматривая собственное отражение. Солдат сразу понял, что с ней вновь начинает твориться неладное: движения Лизы были скованные и резкие, словно суставы поржавели и приходилось двигать с усилием. Голова дважды коротко дёрнулась вперёд, а потом резко вбок. И Лиза застыла.
— Неужели опять семечки? — устало выдохнул Солдат и посветил фонарём в угол, куда смотрела Лиза — если она вообще смотрела. — Лиз, Лиз, — позвал Виктор, пробежался светящимся пятном по её спине и снова направил луч на стену. — Лиз!
В ответ не прозвучало ни звука, ни единого колебания телом.
В свете фонаря блеснула «золотая» табличка. Солдат поспешил подойти, чтобы быстро прочесть и если нужно выдрать из стены, если написанное вновь плохо действует на Елизавету. На пластине красиво выгравировано: «Я ТЕБЯ ТАК ДОЛГО ЖДАЛА, МИЛЫЙ». А под ней картонный квадрат, прибитый одним длинным гвоздём, где небрежным почерком чем-то коричневым написано: «МИЛЫЙ — ЭТО ТА ТВАРЬ, КОТОРАЯ СГИНЕТ В ПЕКЛЕ АДА».
Солдат вздрогнул. Ему подумалось, что послание дождалось именно его. «Но я никому не причинил зла, — ответил он в мыслях. — Если только на войне?» Виктор подошёл к Елизавете и заглянул в лицо. Она стояла словно биоробот, потерявший свою энергию. В глазах отсутствовала жизнь, лишь осталась неимоверная печаль, граничащая с плачем. И Солдат подумал, что это печаль перед гибелью. Его ладони бережно обняли щёки Лизы, губы коснулись лба. Он боялся, что от малейшего прикосновения она упадёт.
— Э, эй, — тихо сказал Солдат и улыбнулся. — Семечки… Я возьму твои семечки, только очнись… и двинься с места. Включись.
По щекам Лизы поползли слёзы.
— Тебя же не парализовало? — Солдат потормошил за плечо, которое ему показалось худеньким как у маленькой девочки. — Ты же слышишь меня, тогда почему не шелохнёшься? — Он осветил прихожую, начала обуревать ярость. Вперил глаза в зеркало, в глубинах которого мелькнуло лицо бывшей жены — Барбары. — Ещё не хватало галлюцинаций нахвататься и самому потерять реальность. — Виктор слегка потолкал Лизу, проверяя — не упадёт ли, подошёл и сорвал картон, разорвал. Потом взял штыковую лопату и попробовал из дубовой настенной панели выдрать металлическую пластину: вылезла, как из трухлявого дерева. Подняв пластину с пола, Солдат запулил её на улицу.
С Елизаветы словно сняли заклятие: она вздрогнула, выронила всё из рук и осела на бедро.
Солдат подскочил к ней и обнял за плечи:
— Ты как? Семечками больше не торгуешь?
— Не пойму, какими семечками? — усталым голосом произнесла Елизавета. — Я так устала… у меня ощущение, что из меня вынули силу вместе с душой. Может быть, там найдём постель, и я немного вздремну? А ты чуть-чуть поохраняешь меня, а потом вместе пойдём дальше?
— Я буду охранять тебя сколько нужно.
— Ты знаешь?.. — Елизавета застыла в короткой паузе. — Я там увидела, что хожу мёртвой… у меня очень болит всё тело. Оно гниёт заживо, нет сердца, но… я продолжаю жить и мучиться от невыносимой боли. И… во мне сидят все бесы ада. И каждый… каждый из них по очереди управляем мною… стараясь причинить, такое невыносимое душевное страдание, что ты мечтаешь только об одном… умереть. И чтобы ни одно существо никогда обо мне не вспомнило. Не нашло.
— Где там? — спросил Солдат.
— Не знаю, — выдохнула Лиза. — Просто… там.
Солдат помог Елизавете подняться. Неожиданно она запустила свой фонарь в зеркало. Потом схватила с пола пистолет, передёрнула затворную раму и несколько раз выстрелила. Зеркало лопнуло так, словно со злостью выплюнуло собственные внутренние органы, обдав непрошеных гостей мелкими острыми осколками. Солдат еле успел прикрыть и себя и лицо Елизаветы, поймав спиной десятки злобных стеклянных зубьев.
— А его-то за что? — повернулся Солдат лицом к чёрной раме, морщась от колющихся осколков в спине.
— Ты на ёжика похож, — хохотнула Лиза. С брови стекала струйка крови: всё-таки поймала один зуб, выплеванный разбитым зеркалом. — Давай вытащу стеклянные колючки. — Она повернула Виктора к себе спиной. — Больно? Хорошо мелкие.
— Было бы ещё лучше, если бы до этого не сделала то, что сделала. Ничего вытаскивать не пришлось бы.
— Кто из нас мужчина — я или ты? Потерпишь. — Елизавета улыбнулась, вытянула осколок из толстовки на спине Виктора. — И меня тоже.
Когда Елизавета закончила,
